Шрифт:
Закладка:
– Предлагаешь мне провести остаток жизни в бегах? Разве это я заслужила, честно служа Дому Одуванчика?
– Улики, собранные против тебя императрицей, неопровержимы. Даже твоя ближайшая советница, Дзоми Кидосу, и та отреклась от тебя.
– Ложь не станет правдой, сколь часто ее ни повторяй. Пусть Куни сам придет ко мне, и я покажу ему, как хрупки все эти улики. Более того, я открою императору, откуда исходит истинная угроза его трону.
– Он не может этого сделать.
– Почему?
– Императрица заручилась поддержкой всех гражданских министров, от Кого Йелу и ниже. Даже император не в силах игнорировать столь мощную оппозицию.
– Но в душе он знает, что я неви…
– Именно поэтому он тайно послал меня сюда, чтобы помочь тебе сбе…
– Если я сделаю, как ты предлагаешь, то никогда уже потом не смою со своего имени пятно измены. Летя над прудом, дикий гусь оставляет после себя тень, а человек оставляет после себя имя. Доброе имя – это для меня все.
– Если ты сегодня уйдешь, то этим спасешь свою жизнь. А кто знает, что случится через десять, через двадцать лет? Со временем взгляды императрицы могут перемениться, и она больше не будет видеть в тебе угрозу. Но если… если тебя казнят, все будет потеряно.
– Я лишу Куни удовольствия убить двух зайцев одним выстрелом. Он надеется успокоить свою совесть, предоставляя жене делать грязную работу и избавляя его самого от сомнений. Куни хочет сохранить любовь и преданность бывших соратников, в то время как они разоружены, опозорены и отстранены от рычагов власти. Он думает, что сумеет стяжать как любовь народа, так и расположение знатных господ, заручиться верностью старых друзей и купить привязанность бывших врагов. Ему кажется, что он сумеет объединить вокруг себя все силы и решить все проблемы путем тайных компромиссов, но в делах чести есть только один выбор: правда или ложь.
– Предоставь императору решать самому и жить со своим выбором.
Гин отвернулась от Дафиро лицом к стене, давая понять, что разговор окончен.
Глава 34
Неожиданные новости
Арулуги, десятый месяц одиннадцатого года правления Четырех Безмятежных Морей
– Ты действительно веришь, что Гин мятежница? – спросила Рисана. – Дать приют беглецам – это не то же самое, что напрямую совершить измену.
Куни, сгорбившись, сидел за столом. Он дочитывал донесение Джиа, густо пересыпанное колонками цифр и пространными объяснениями, касающимися различных мер, которые она собирается предпринять для сохранения империи во время мятежа.
– Поговори со мной, Куни, – попросила Рисана.
Он вздохнул и отложил письмо. Потом, немного помедлив, повернулся к супруге.
– Не всегда возможно заглянуть в сердца мужчин и женщин, – сказала Рисана. – Но ты знаешь, что я способна видеть желания и страхи многих, включая тебя и Гин.
– Но только не Джиа, – проговорил император.
– Да, – согласилась Рисана. – Это всегда нас разделяло. Но я сомневаюсь, что ты когда-либо опасался Гин, и не думаю, что ее преданность тебе поколебалась.
Куни опустил голову:
– Не стану лгать тебе: так оно и есть.
– Но тогда почему? Почему ты позволил императрице сделать это? Джиа действовала планомерно, подрывая власть знати, включая тех, кто сражался за тебя и мостил тебе путь к восхождению на трон. Она остудила сердца тех, кто был больше всего тебе предан. Как ты мог просто отойти в сторону и позволить вынести Гин смертный приговор?
Куни вздрогнул:
– Только не надо делать из Гин невинную мученицу. Маршал Мадзоти всегда была подвержена греху гордыни. На Фасе она убила короля Шилуэ и заявила права на трон Фасы и Римы, испытывая мое доверие. Вопреки подчеркнутой враждебности Джиа к наделенной фьефами знати, Гин никогда не предпринимала попыток смягчить императрицу, предпочитая раз за разом подчеркивать свой статус и прошлые заслуги. Я уже сделал для нее все, что мог. Дафиро… – Он покачал головой, не желая продолжать.
– Но Джиа зашла слишком далеко! Она не доверяет Гин, Кимо и Йему, поскольку считает, что я дружески расположена к ним…
– Но Кимо-то и впрямь взбунтовался! Что заставляет тебя думать, что и Гин я тоже доверял совершенно напрасно?
– Даже если Гин и совершила нечто неподобающее, она больше, чем Тэка Кимо, заслуживает твоего милосердия!
– Если я сейчас вмешаюсь, то станет только хуже. Допустим, я отменю казнь. Однако выдвинутое императрицей обвинение столь серьезно, что у меня не останется иного выбора, кроме как лишить Гин титула и должности. Такое унижение она перенести не сможет, а под влиянием обиды и гнева даже самое преданное сердце со временем обратится на тропу мятежа. А маршал Мадзоти настолько гениальный полководец, что подавить возглавленное ею восстание будет просто невозможно. Способен ли Тиму противостоять ей? А Фиро? А… Долг отцов сражаться, чтобы их дети могли жить в мире. Я не могу оставить своих детей вести войну, в которой они не смогут победить.
– И поэтому ты уступаешь воле Джиа буквально во всем, включая вопросы наследования. Куни, хотя я и не способна видеть желания Джиа, однако опасаюсь теперь, что она не успокоится, пока мой сын и я не будем мертвы.
– До этого не дойдет, – пробормотал Куни. – Не бойся.
– Ты хочешь сказать, что… – Рисана замялась. Потом закусила губу и приняла решение. – Не сердись на меня, супруг, но не думаешь ли ты, что твои суждения затуманены любовью к императрице и чувством, что ты в долгу перед ней за те страдания, которые Джиа претерпела во время войны с Гегемоном?
Череда самых разных выражений пробежала по лицу Куни, словно рябь по морской глади, прежде чем оно снова превратилось в бесстрастную маску.
– Ты полагаешь, будто чувство вины из-за того, что я на долгие годы бросил Джиа одну на милость Гегемона, заставляет меня ставить под угрозу трон и будущее Дара? Что я пойду на все, лишь бы успокоить совесть?
– Тому, кто находится в самом центре бури, бывает сложно трезво оценить свое положение. Лучшие фокусы дымовых мастеров обязаны успехом сердцам обманутых, потому как убедительнее всего мы лжем сами себе.
Прежде чем он успел ответить, полог шатра распахнулся, впустив порыв холодного осеннего ветра. Рисана и Куни одновременно обернулись. Вошел Тан Каруконо, лицо у него было мрачное и напряженное.
– Ренга, срочные
