Шагнув с порога в ночную темноту, они едва не столкнулись, а потом некоторое время приспосабливались, чтобы идти в ногу. Ночь была тихая, и каждый звук эхом разносился по улицам. Трюс было неловко вдвойне: от серьезности поручения и от того, что ей приходится держаться за руки с незнакомцем примерно ее возраста.

Внезапно она почувствовала, что за ними кто-то идет. Украдкой оглянувшись, Трюс увидела мужчину, державшегося в нескольких метрах от них. «Беги!» – шепнула она своему спутнику, выдергивая у него руку. Вдвоем они бросились бежать по улицам и переулкам Харлема. Через задние калитки, по извилистым улочкам, по тротуарам и мостикам через каналы. Казалось, они пробежали несколько миль, пока Трюс не сочла, что теперь можно ненадолго остановиться и перевести дыхание. Она вся вспотела, и незнакомый юноша тоже. Трюс вспомнила, что его представили семье как Арье. Они переглянулись, объединенные пережитым испугом. Арье взял ее руку, поднес к своим губам и с благодарностью поцеловал [60].

Из-за опасности момента, страха в глазах Арье и этого поцелуя у Трюс внутри бушевал вихрь противоречивых эмоций.

– Это Арье, – сказала она торговцу, когда несколько минут спустя они вошли в его магазин. Она вытолкнула своего спутника вперед. Ей не хотелось смотреть Арье в глаза.

– Он может остаться у вас? Высокий человек, – она подразумевала мужчину, который привел Арье к ним домой, – обо всем позаботится.

Трюс имела в виду, что высокий человек скажет торговцу, когда Арье надо будет забрать и отвести на новую квартиру.

– Ты дочка Тринтье? – спросил торговец.

Ему надо было это знать, чтобы убедиться в безопасности такого обмена, но от его вопроса Трюс занервничала.

– Да, но вы не должны об этом говорить, – ответила она.

– Конечно, конечно, – сказал лавочник, улыбаясь; он явно чувствовал себя гораздо свободней, чем Трюс. Она бросила последний взгляд на Арье, все еще чувствуя его поцелуй на своей руке и понимая, хоть и не до конца, его значение. Она попрощалась. Пожелала Арье удачи. Ее лицо все еще было красным, когда она вернулась тем вечером домой [61].

– Все в порядке? – спросила мать.

– Все прошло хорошо, – ответила Трюс.

В ту ночь она снова спала на кушетке. Фредди лежала рядом с ней на сдвинутых стульях; Кауфманы ночевали наверху, на чердаке.

Вскоре после этого Кауфманам пришло время уезжать. Еврейское благотворительное общество постановило, что из-за социалистической деятельности Тринтье прятать беженцев в ее доме небезопасно.

Позднее они узнали, что Кауфманов все-таки схватили и отправили в лагеря. Холокост они не пережили [62].

* * *

Как большинство сестер, Трюс и Фредди не всегда ладили между собой. Трюс, старшая из них двоих, была напористой и любила командовать, кроме того, она считала, что обязана руководить Фредди. Фредди же была склонна демонстрировать собственную независимость. Фредди выросла в красивую девушку с кудрявыми волосами, ямочкой на подбородке и лукавой улыбкой. Она ходила с легкостью танцовщицы и, словно стрела, проносилась по Харлему на своем велосипеде.

Трюс была похожа на мальчишку, когда садилась на велосипед в мужской кепке. И манеры у нее тоже были мужские: она сидела, расставив в стороны колени и занимая больше положенного пространства на диване, пока Фредди скромно скрещивала ноги. Однако Фредди могла быть настоящей занозой, спорщицей и забиякой. Ей хотелось верховодить в их паре и самой принимать решения, даже если о них потом придется пожалеть. Трюс возмущали такие претензии младшей сестры.

Тем не менее они отлично работали вместе. Для распространения листовок и газет девочки объединялись в команду. Одна стояла на карауле, пока вторая рассовывала листовки в сумки пассажиров автобуса или пешеходов на улице. Газета Trouw, публиковавшаяся партией, использовала броские девизы, которые придумывала и отпечатывала Тринтье, а девочки расклеивали в виде листовок на стенах. Они клеили их поверх немецких плакатов. Одна загораживала прохожим обзор, а вторая прилепляла листовку.

После вторжения немцев в СССР девочки получили большой транспарант, который следовало наклеить поверх немецких объявлений на стене возле железнодорожного вокзала в Хемстеде. То была дань уважения храброму русскому народу, и транспарант получился длинным, но девочки справились. Этим своим достижением они особенно гордились. Дерзкий транспарант обсуждали по всему Харлему, и сестры были довольны совместно проделанной работой [63].

Они сошлись во взглядах и по другому вопросу: когда Франс ван дер Виль постучался к ним в дверь – высокий и стройный, в шляпе и длинном шерстяном пальто поверх пиджака с галстуком, – обе сочли его похожим на кинозвезду.

Дверь открыла Тринтье. По работе в партии она знала Франса и сразу впустила его. Трюс и Фредди подглядывали сквозь раздвижные стеклянные двери, перешептываясь и толкая друг друга локтями. Когда мать пригласила гостя войти и представила дочерям, они постарались напустить на себя серьезный вид.

Франс тоже держался официально: он снял шляпу и пожал руки сначала Трюс, потом Фредди. К ужасу Трюс – она не хотела, чтобы он относился к ним как к беднякам, – он уселся на самый продавленный стул в гостиной. Они с Фредди удивились, когда мать, извинившись, вышла и оставила их с гостем наедине.

Причина этого выяснилась очень скоро, стоило Франсу объяснить цель своего визита. Он собирал в Харлеме отряд Сопротивления и слышал от членов партии, что Трюс и Фредди – активные участницы движения. Он планировал деятельность более опасную и решительную, чем та, что они вели раньше. Она включала акты саботажа и использование оружия. Он упомянул о русских партизанах – их отряды он взял за образец. Первым правилом будет никому не говорить о том, чем они занимаются – даже собственной матери.

В Советском Союзе женщины и девушки боролись с немцами с самого начала вторжения. «Гансы» традиционно недооценивали женщин и никак не ожидали, что девушка может оказаться бойцом. Что делало Трюс и Фредди особенно ценными для голландского сопротивления. Возможно, им поручат взорвать мост или поезд. Им придется научиться стрелять, бросать гранаты и взрывать бомбы. Франс закурил сигарету и посмотрел на сестер жестким взглядом. «Как думаете, вы сможете убить человека?»

Это был немыслимый вопрос для двух молоденьких девушек. Однако Голландию оккупировала чужая страна, по улицам разгуливали чернорубашечники, а немцы в шлемах разъезжали на мотоциклах, так что и время было необыкновенное.

Фредди ответила первой.

– Я никогда этого не делала, – выпалила она, хотя это и так было ясно.

Трюс немного подумала, взвешивая для себя заданный вопрос, как будто не размышляла над ним раньше. Обе сестры Оверстеген всегда были готовы к радикальным