Преследования евреев острее всего проявились в Университете Амстердама. Профессор Пауль Шолтен составил петицию на имя Зейсс-Инкварта, где утверждалось, что еврейской проблемы в Нидерландах не существует и меры, предпринимаемые оккупационным правительством, противоречат голландским ценностям, подразумевающим религиозную и национальную терпимость. Петиция не только не повлияла на Зейсс-Инкварта, но и усложнила положение большинства профессуры Университета Амстердама и университетов других голландских городов, которым теперь также требовалось подтвердить свои арийские корни.

В ноябре, после увольнения евреев – государственных служащих, к которым относились и преподаватели университетов, студенты в университетах Лейдена и Делфта начали забастовку. В Амстердаме, несмотря на растущее недовольство, протесты и стычки между членами NSB и рассерженными студентами, забастовки не последовало [43].

Йо Шафт и ее подруги-еврейки, Соня и Филин, задавались вопросом, какие притеснения последуют дальше? И когда? Было ясно, что антисемитские меры продолжатся. Учиться в таких условиях стало практически невозможно, но Йо продолжала стараться. На лекции один из приглашенных профессоров позволил двоим членам NSB вслух выразить свои фашистские убеждения, и тогда Йо демонстративно покинула аудиторию вместе с большинством других студентов. К сожалению, это было практически единственное, чем они могли ответить.

Тем временем в Харлеме Оверстегены – Трюс, Фредди и Тринтье – начали собственное сопротивление в том же русле, которого придерживались и до нацистской оккупации.

Благодаря связям в социалистическом молодежном движении они познакомились с Кисом Брокманом, издателем антинацистского журнала для молодежи De Koevoet. Он спросил, не смогут ли они распространять журнал в городе, и девочки согласились. Они уже распространяли экземпляры De Vonk («Искра») и De Waarheid («Правда» – запрещенный орган коммунистической партии в Нидерландах, который продолжал подпольно выходить в период оккупации). Тем временем Тринтье, давно державшая дома печатный пресс для выпуска листовок партии, продолжала печатать прокламации, которые Трюс и Фредди раздавали единомышленникам-левым в Харлеме.

Однажды в конце осени Брокман обратился к Трюс и Фредди с предложением. Антон Мюссерт, толстомордый предводитель голландской NSB, должен был выступить в Харлеме перед своими чернорубашечниками из национал-социалистов. Выступление планировалось провести на природе, в Харлеммерхуте, старинном городском парке на южной окраине города. Товарищ Брокмана, Вим Гронендаль, позаимствовал пару кусачек у приятеля-электрика, и вдвоем они планировали перерезать провод от микрофона Мюссерта, когда тот соберется заговорить.

Брокман попросил Трюс и Фредди распространить эту новость среди подростков в Харлеме и сказать им, чтобы они приехали туда на велосипедах. Когда Мюссерт выйдет на трибуну, пусть звонят изо всех сил в велосипедные звонки, заглушая его голос.

План отлично сработал. Когда молодые чернорубашечники из NSB с большой помпой и церемонией вышли к трибуне, сопровождая Мюссерта, столь же внушительная группа молодежи из Харлема начала звонить в велосипедные звонки. Мюссерт встал к микрофону, чтобы всех успокоить и произнести речь, но тут обнаружил, что микрофон не работает. Какофония звонков тем временем продолжалась.

Очень скоро чернорубашечники поняли, что происходит, и набросились на подростков; один мальчик четырнадцати лет оказался в госпитале. Его велосипед они тоже сломали.

Трюс и Фредди, которые, естественно, присутствовали там, постарались скорее выбраться из свалки и помогли товарищам сбежать.

Все это казалось им отличной шуткой в адрес NSB и ее мини-Гитлера [44].

Однако вскоре сопротивление в Нидерландах стало куда более серьезным.

Глава 4

С приближением нового 1941 года Амстердам стал эпицентром беспорядков в Нидерландах. В городе проживало большинство еврейского населения Голландии (около восьми тысяч, или три четверти голландских евреев жили в Амстердаме), а также коммунистов, и обе группы были настроены против нацистских правителей и их голландских приспешников. Штурмовики Мюссерта, чернорубашечники из молодежной организации NSB под названием WА (Weer-afdeeling, или «департамент погоды» – аллюзия на германских штурмовиков), начали, нагло расхаживая по улицам, толкать локтями и бить людей, словно банды хулиганов.

Оккупационное правительство Зейсс-Инкварта продолжало завинчивать гайки в отношении еврейского населения страны. 10 января 1941 года оно издало распоряжение с требованием ко всем евреям явиться в Бюро регистрации, что было сочтено подготовкой к созданию еврейского гетто в Амстердаме [45].

Другие официальные дискриминирующие меры включали запрет евреям посещать кинотеатры, а неофициально NSB отправляла своих штурмовиков в местные кафе и рестораны, где те – словесными угрозами или даже расправами – добивались того, чтобы таблички «Евреям вход запрещен» появлялись на дверях и витринах.

Некоторые молодые амстердамские евреи начали в ответ формировать собственные отряды обороны в еврейском квартале города. Неизбежно между этими группировками возникали стычки. Неизбежно в стычках были жертвы, и однажды там погиб чернорубашечник по имени Г. Куут.

NSB немедленно возвела погибшего провокатора в статус мученика. Представители правого крыла рыдали и воздевали к небу руки. Г. А. Раутер, начальник полиции, в сообщении Гиммлеру, своему шефу в Германии, писал, что «еврей прокусил Кууту вену на шее и выпил его кровь» [46]. После похорон Куута по улицам Амстердама прокатилась волна демонстраций. Вскоре власти отгородили еврейский квартал от остального города. Они также создали Еврейский совет, состоявший из еврейских лидеров, выбранных новым правительством за их сговорчивость и готовность смириться с фашистским режимом – для поддержания порядка среди евреев в городе (совет впоследствии помогал нацистам в разграблении богатств голландских евреев и их вывозе в Германию).

В феврале между евреями и NSB опять вспыхнули столкновения, и Раутер, посовещавшись с Гиммлером, постановил, что для их пресечения требуются решительные действия. Конечно, решительные действия были применены к евреям, а не к чернорубашечникам. В середине февраля немецкая полиция порядка, Ordnungspolizei, или ОД, ворвалась в еврейский квартал Амстердама и арестовала 425 молодых мужчин в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет. Все они были отправлены в немецкие концлагеря [47].

Помимо собственно вторжения это была первая крупномасштабная акция против населения Нидерландов со стороны оккупационного правительства. Большинство голландского населения не могло поверить, что такое произошло, – голландцы не привыкли к репрессивным мерам в отношении собственного народа.

Голландские коммунисты, искавшие предлог для активного противодействия правительству Зейсс-Инквара, организовали забастовку, сосредоточившись, в первую очередь, на Амстердаме и муниципальных рабочих, среди которых Коммунистическая партия имела наибольшее влияние. Утром 25 февраля водители трамваев прекратили движение, и к полудню город полностью остановился. Рабочие частных компаний начали покидать свои места. Вскоре новости о забастовке разошлись за пределы города, и рабочие в Зандаме, Харлеме и Утрехте тоже прекратили работать [48].

Забастовка застала немецкие власти врасплох: в гитлеровском Третьем рейхе никто не бастовал. Зейсс-Инкварт, уверенный в том, что после массового ареста любое