войны, был вынужден уступить контроль над своим бизнесом партнерам-арийцам. Готовясь к дальнейшим репрессиям, Отто распорядился, чтобы в потайной пристройке к его конторе на Принценграхт, одном из полукруглых каналов, ограничивающих центр города, обустроили квартиру для него и его семьи. Как и остальные евреи в городе, он уже понимал, что даже в либеральной Голландии Гитлер и его приспешники не станут искать альтернативных решений так называемому еврейскому вопросу в Европе.

В то лето в ответ на все эти унижения, а также с целью помочь своим подругам-еврейкам из Университета Амстердама Йоганна Шафт совершила свое первое правонарушение. В общественном бассейне Амстердама, пока две девушки того же возраста, что Соня и Филин, плавали по одной из дорожек, Йо прокралась в раздевалку, перерыла их шкафчики, нашла удостоверения личности и украла их. Домой из бассейна она шла, низко опустив голову и держа руки в карманах, не решаясь глядеть по сторонам. У одного ее знакомого был знакомый, который умел подделывать удостоверения. Йо передала ему краденые, а за них получила подделки для Сони и Филин [54].

Через несколько дней началась массовая высылка евреев из Амстердама в немецкие концлагеря.

Глава 5

В Харлеме девочки Оверстеген вместе с матерью Тринтье участвовали в правонарушениях уже много месяцев. Еще до февральской забастовки 1941 года Трюс с матерью ходила на Гроте-Маркт к торговцу картофелем по имени Ринус Хобеке, верному члену Коммунистической партии. Он отвел Тринтье в сторону и вытащил из-под кучи овощей пачку листовок. Не сможет ли она размножить их на своем печатном прессе, чтобы больше людей узнали о предстоящей забастовке? А потом не смогут ли девочки их распространить в трамвайном парке, на чулочной фабрике и на других мелких предприятиях в Харлеме? «Только не попадитесь», – такими словами он напутствовал мать и дочь.

Тринтье изготовила штампы и запаслась чернилами; девочки распространили отпечатанные листовки среди рабочих Харлема. В этом им помогали друзья, Ян Хейсденс и Вим Гронендаль. Забастовка в Харлеме не достигла размаха амстердамской, но все-таки на улицы вышло немало людей. Тринтье взяла с собой Робби, а Фредди пошла с женщинами из соседнего квартала; они присоединились к забастовщикам с местной рубашечной фабрики. Кис Брокман с женой пытались сагитировать на забастовку рабочих сталелитейного завода Хуговенс, но особого успеха не добились.

Тем временем Трюс, которой было интересно, что происходит в Амстердаме, в день забастовки поехала туда на велосипеде вместе с другими жителями Харлема, чтобы побывать в эпицентре событий. Повсюду толпились люди: они несли транспаранты, выкрикивали девизы, оживленно что-то обсуждали. Она помогла одному мужчине рассовать листовки по почтовым ящикам на каналах и улицах. Постепенно Трюс стала волноваться, что немцы не показываются и не пытаются положить конец беспорядкам. Она заподозрила, что стоит ожидать появления СС. Однако это ее не испугало: она ведь всего лишь девочка, хоть и распространяет листовки.

Очень скоро немецкие мотоциклы с маленькими аккуратными колясками с ревом ворвались в город и разогнали толпу.

Трюс, усталая, поехала на велосипеде домой, где ее встретили мать и Фредди, сходившие с ума от тревоги: она не сообщила им, что отправляется в Амстердам [55].

* * *

Девочки продолжали распространять антинацистские памфлеты и левые газеты De Vonk («Искра») и De Waarheid («Правда»). Накануне Дня королевы в конце апреля Фредди и Трюс на велосипедах объехали город, расклеивая самодельные листовки поверх немецких плакатов, призывавших голландских рабочих помогать Германии. На листовках было написано: «Не езди в Германию! Один голландский рабочий в Германии = один немецкий солдат на фронте!» [56]

Тринтье с девочками по-прежнему прятали у себя семьи без документов, onerduikers, подпольно находившихся в Нидерландах, включая немецких евреев. Они переехали из квартиры в дом, и у них появилась пара чердачных комнаток, где могли разместиться гости. Трюс спала на кушетке, а Фредди – на двух сдвинутых стульях в гостиной рядом с сестрой. Тринтье и Робби ночевали на кровати в передней комнате дома. Поскольку Оверстегены все еще существовали на государственное пособие, еврейский благотворительный комитет выделял им небольшие суммы на содержание семей, которые останавливались у них [57].

Летом 1941 года к ним прибыла семья Кауфманов, задержавшаяся достаточно долго для того, чтобы девочки подружились с ними и узнали некоторые их традиции. Отца звали Йеррит, а мать – Ханна, и они растили двух сыновей. Еще одна дама, госпожа Франк, тоже жила тогда у них. Тринтье научила Трюс и Фредди говорить пожелание «Хорошего шаббата!», что очень нравилось Кафуманам. В социалистическом молодежном лагере Трюс и Фредди выучили песенку, которую Трюс называла «еврейской слезовыжималкой». Когда они пели ее гостям с максимально драматической подачей от их ошибок в произношении те начинали хохотать. Трюс с Фредди ничего не имели против. Главное, что у всех поднималось настроение.

Кауфманы ели кошерную пищу, поэтому продукты для них привозила та же еврейская организация, что и покрывала их расходы. В пятницу вечером Трюс и Фредди зажигали для семьи свечи и слушали, как Йеррит нараспев читает наверху молитвы для своей семьи. По крайней мере однажды Кауфманы поделились с Оверстегенами халой [58] – в благодарность за их труды [59].

Однако принимать в доме onerduikers становилось все опаснее. Как-то вечером, во время пребывания Кауфманов, в двери постучали. Тринтье немедленно пришла в боевую готовность и окинула взглядом комнату, проверяя, не выдает ли что-то присутствия семьи наверху. Конечно, Трюс, Фредди и Робби сделали то же самое; они не увидели ничего, что могло указать на Кауфманов.

В дверь снова постучали – с еще большей настойчивостью. Тринтье не спеша поднялась со стула, выглянула в окно и только потом пошла открывать.

Высокий человек, знакомый Тринтье по социалистическим собраниям, стоял в дверях с юношей пониже. Тринтье впустила их в дом; Трюс и Фредди, настороженные и взволнованные, тесно прижались друг к другу в гостиной.

Первый мужчина – высокий – рассказал Оверстегенам историю второго. «Гансы» преследовали его. Ему требовалось убежище. Знает ли Тринтье кого-нибудь, кто сможет его приютить?

После короткой дискуссии было решено, что его следует сопроводить к торговцу, жившему над своей мастерской по починке радио и граммофонов. В подобных случаях лучше было отправить с ним девушку, а не мужчину, чтобы не вызывать подозрений. Был поздний вечер, и появление на улице пары выглядело более естественным. Трюс поручили отвести юношу туда. Им велели держаться за руки, словно они влюбленные, и быть осторожными. По мнению Трюс, о последнем