Я издал сдавленный смешок. Какой же я действительно идиот, если бы меня сейчас увидели, то уже точно бы не подумали, что дурацкое пророчество ко мне относится.

— Ну дверь, дверушка, дверица… Открой мне, моя светлица, — я вновь уселся на стул и выдохнул. — Так, всё, пора с этим заканчивать. Ну, понеслась: Рейх, Вермахт, СС, Лангемарк, Адольф, пиво, Раммштайн, порно, гоу герман гёрл…

Так, стоп, главное вовремя остановиться. Блин, а может на немецком говорить надо?

— Хенде хох, аларм, айпелецта… рашен партизан капут, — очередная порция тупости уже не развеселила, и я решил относиться к делу серьёзнее, насколько мог.

Я стал говорить всё, что приходило в голову: всевозможные цитаты, афоризмы, умозаключения пословицы… Всё, что могло иметь хоть малейшее отношение к нацистской Германии. Мозг кипел, но дверь была неприступна. От безысходности даже «лимонный щербет» назвал — пароль из «Гарри Поттера».

Часа через полтора крыша начала потихоньку съезжать.

— О, Ганс, я не могу принять твоё предложение, ты ведь всего лишь пастух, — воскликнула Генриетта, точнее я.

Я сделал пару кукол из карандашей и теперь разыгрывал импровизированный спектакль для двери.

Раз уж пароль мне не поддаётся, убью хотя бы время в ожидании Тоски.

— Нет же, Генриетта, я должен быть твоим мужем, — продолжал негодовать синий карандаш, он же Ганс, но в голову пока не лезло ни одного веского довода, почему эти карандаши должны были быть вместе.

— Я принцесса, а ты крестьянин. Я больше тебя не люблю, прощай!

Карандаш по имени Генриетта ушёл с воображаемой сцены. И начались последние страдания бедного Ганса.

— Ох, я не могу в это поверить! Моя милая Генриетта, за что ты так со мной? За что ты играла с моим сердцем? Ах, Генриетта, моя милая фрау. Я тебя любил, а ты разбила мне сердце… — карандаш Ганс заплакал. — Неужели твоё сердце настолько холодно?

— А у меня его вообще нет! Я тебя использовала, дурачок, — послышался голос Генриетты из-под стола.

— О, горе мне, горе несчастному, — продолжал завывать синий карандаш. — Я влюбился в бессердечную фрау…

Хм, или «фрау» — это обращение к взрослой женщине? А Генриетта пока ещё…

Мою чудесную пятиминутную пьесу о карандашах прервал тихий щелчок. Сидя на стуле с карандашом в руке, я тупо уставился на открывшуюся дверь.

Дуракам, блин, везёт — благодаря своей глупой пьесе я назвал пароль, и им оказалось словосочетание «бессердечная фрау». Наверное, данная комбинация слов что-то значит для Верены.

Я откинул Ганса к Генриетте под стол и подошёл к открывшемуся проёму. Вниз вела каменная винтовая лестница, по которой я начал аккуратно спускаться вниз, и дверь за мной тут же захлопнулась. Хотелось кинуться на неё и забарабанить кулаками с криками о помощи, как в банальных ужастиках, но я сдержался. Хватит на сегодня дурашлёпства, иначе точно с катушек съеду.

Если уже не съехал.

Я спустился вниз и упёрся в хлипкую деревянную дверь, толкнул её кончиком пальца, и даже такого слабого толчка хватило, чтобы дверь просто упала, будто её ничего и не держало.

Предо мной была небольшая комната: у одной стены, как и ожидалось, стоял высокий книжный стеллаж, который просто ломился от дряхлых фолиантов и манускриптов. У другой стены был шкаф с разными бутылками. О, минибар! Так-так. Рядом с ним стоял письменный стол, захламлённый бумагой и прочими рукописями. В центре располагалась большая кровать, на которой и спала Верена.

— Жесть! — воскликнул я, увидев над кроватью огромное красное знамя со свастикой, а рядом с ним знамя «Демитрикая».

В общем, комната была просто супер, если бы не один факт. В ней царил такой кавардак, будто тут был корпоратив слонов, которым за шестьдесят. А они столько живут? И повсюду была какая-то синяя слизь. Разглядев её поближе, решил не трогать, ибо она медленно, но успешно разъедала всё, на чём была.

Что тут, чёрт возьми, произошло?

— Очнись, спящая красавица, — сказал я, подойдя к Тоске. — А то поцелую.

Щас она тебе в морду даст за бесцеремонное вторжение и обращение.

— А? — отозвалась вампирша спросонья.

— Ой, ё! — я отпрянул от неё, сбитый волной перегара. — Да ты нажралась!.. И без меня!

— Не ори, у меня сейчас голова лопнет, — сказала она, с трудом сев на кровати. — И, кстати… Пошёл вон отсюда!

— Чё? Да ты знаешь, каких умственных трудов мне стоило сюда попасть? — вскрикнул я ей в ответ. — Я чуть не рехнулся с этой чёртовой дверью и паролем к ней. Хрен теперь уйду.

Инстинкт самосохранения просил передать, что увольняется.

— Я сказала… ВОН! — рявкнула хозяйка библиотеки и достала из-под подушки пистолет.

Ёперный театр! Бежать, бежать, а то пристрелит нафиг, и всё — пишите письма, поминай как звали. И ведь никто её не заподозрит в убийстве.

— А где Алказар? — спросила Эммилия у Тоски в моём воображении.

— Утонул, — спокойно ответила ей воображаемая Рихтер.

Я, поспешно обходя лужи слизи, поднялся наверх, сел за свою парту и решил подождать. Какое разочарование, полдня ломал себе башку над паролем, а попал в её комнату только на минуту. Это несправедливо. Хотя, я со своим дурашлёпством переборщил, за поведение сейчас мне точно теперь влепит.

И кара не заставила себя ждать. А точнее — кар.

— Твою ж налево! Ты совсем… — заорал я от неожиданности, получив металлическим шариком под глаз, но вовремя захлопнул варежку. — Справедливо, заслужил.

Ну вот, буду теперь фонарём светить денёк-другой.

— Это тебе за то, что курил здесь, — произнесла Тоска своим бесстрастным голосом. — А это за нарушение субординации.

Вампирша сделала неуловимое движение пальцами и меня тряхнуло током. Ну как сказать тряхнуло — скрючило от судороги во всём теле, в глазах