Шрифт:
Закладка:
— Нет, к чертям собачьим это торжественное празднование! Старым дураком выглядеть не хочу. Поедем лучше в Борок. Ведь зимой-то там никогда не были. Здорово я придумал?
Крепкая дружба связывала Л. А. Арцимовича с Борисом Сергеевичем Кузиным, М. А. Фортунатовым. «Мы говорили об обычаях басмачей в пустынях Средней Азии, о повадках контрабандистов, сравнительных достоинствах кинжалов, изготовляемых разными народами, — пишет Фортунатов в своих воспоминаниях. — Лев Андреевич любил рассказывать о своих предках и гордился тем, что в начале XIV века его прямые предки сражались с рыцарями тевтонского ордена и участвовали в знаменитом сражении при Грюнвальде. В семье Арцимовичей, в детские годы Льва Андреевича еще хранились рыцарские доспехи, которыми пользовались в XIV–XV веках рыцари Арцимовичи. Лев Андреевич хорошо знал не только русскую историю, но также историю Эллады, Рима и западноевропейских средневековых государств».
Сохранилась фотография, запечатлевшая отца Павла с академиком Арцимовичем и его дочерью на пороге Троицкого храма Верхне-Никульского. Отец Павел босой, в рубахе навыпуск, под которой видны темные ленты монашеского парамона. Лев Андреевич одет «с иголочки», в модных ботинках. Рассказывают, что исследования физики атомного ядра не прошли даром для его здоровья и для здоровья его дочери. Умер Лев Андреевич в один год с Б. С. Кузиным по той же причине — затяжной болезни сердца. Отец Павел ездил в Москву, отпевал и хоронил Льва Андреевича.
В 1981 году в издательстве «Наука» вышла книга «Воспоминания об академике Л. А. Арцимовиче», которую вдова академика подарила верхне-никульскому старцу с дарственной надписью:
Глубокоуважаемому Отцу Павлу Груздеву
на добрую, долгую память.
Н. Арцимович.
В разных человеческих судьбах отражен характер столетия, свидетелем которого с начала и до конца стал верхне-никульский «последний старец». Сокрушительный удар был нанесен не только по Церкви и духовенству — казалось, невидимая злая сила пытается уничтожить, сломать и раздробить все живое, талантливое, светлое, что есть в народе и лучших его представителях — ученых, поэтах, художниках, всех, кто каким-либо образом «взыскан муз любовью».
И недаром сердечная болезнь, от которой умерли Л. А. Арцимович и Б. С. Кузин, президент Академии наук С.И. Вавилов и митрополит Ленинградский Никодим, стала болезнью эпохи.
Старинное село Верхне-Никульское и современный академгородок Борок явились чем-то вроде духовного средоточия, где пересеклись нервные узлы эпохи, в которых борьба уничтожающего начала и начала побеждающего выразилась как-то особо зримо в судьбах людей, так или иначе причастных к биографии лагерника-монаха о. Павла.
Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет, и плачет уходя…И если об о. Павле часто говорят, что это человек из того мира, когда «еще русский народ был», то о Кузине и Кузнецове, Арцимовиче и Фортунатове можно сказать, что это люди той эпохи, когда были еще русская наука и русская культура, хотя и со смертельной болезнью сердца…
«У нас ведь у всех — у кого мать, у кого отец репрессированные, — рассказывают сотрудники Борковского института. — На отпевании Виталия Ивановича Романенко о. Павел так и назвал большевиков: «Это варвары XX века». Не потому, что с религией сотворили, с верой православной, а потому, что всю жизнь нашу исковеркали, с ног на голову поставили.
И в то же время люди успешно в этом строю работали — те же Келдыш, Арцимович… Дело, видимо, в том, что были просто члены КПСС и те, которые «копытом рыли» — вот разница в людях. Ведь если нормальный человек, то хоть он член партии, хоть беспартийный… А если плохой, то в любой ипостаси, хоть и священником будет…»
Отец Павел уже в последние годы часто перечислял: Серый Дом — раз, Коровники — два, Бутырки — три и так далее — т. е. тюрьмы и лагеря, через которые он прошел. И лучшие друзья его, действительно, были те, кого так или иначе коснулись репрессии: или сами сидели, как Борис Кузин и жена его Ариадна Валерьяновна, известный архитектор, или отец и мать, другие родственники, прошли через лагеря. Очень любил о. Павел Виталия Ивановича Романенко, талантливого ученого, доктора биологических наук — звал его «Виталька». У Виталия Ивановича была репрессирована мать.
Один раз на двух машинах — семья Романенко, семья Ривьер и отец Павел — это был год 74-й — поехали в паломничество по ярославским святыням: Воскресенский собор и храмы левобережья Тутаева, Ярославль, Ростовский кремль…
«Отец Павел везде водил нас — в Тутаеве на святой источник, рассказывал, как они приплыли из Мологи по Волге, сколотив из своего дома большой плот, как здесь его собрали, и в этом доме у о. Павла была маленькая комнатка у кухни — он думал, что вернется. Воскресенский собор он знал досконально — все фрески на стенах, левый и правый придел… Но лучше всего он знал Ростовский Кремль — каждый его собор, и кто его строил, и какие настоятели, и кто где похоронен, и чьи могилы забыты, и какие личности были замечательные…»
Когда отец Павел отпевал Виталия Ивановича в 89-м году, встал в церкви перед гробом на колени: «Помнишь, Виталий, мы ездили с тобой…»— так вдохновенно, искренне, все заплакали. Очень переживал его смерть. «Отец Павел говорил, что всем нам, кто дружил 30–40 лет, надо места рядом на кладбище, — вспоминают борковские, — так и получилось. Все рядышком лежат…»
Дружил о. Павел с вдовой Б. С. Кузина — Ариадной Валерьяновной, звал ее просто тетя Руся. Она обладала громким басом и курила папиросы «Беломор». Отец Павел частенько в шутку передразнивал её — тоже говорил басом. Он идет в баню в Борок, Ариадна после бани встречает его:
