Свято место пусто не бывает!

Давний друг моего отца, спаситель Украйны, гетман войска Запорожского Богдан-Зиновий Хмельницкий умер. Так рушится кряжистый старый дуб, который до того простоял тысячу лет и ещё, казалось, простоит столько же. Но пронеслась гроза, ударила молния, и могучий великан надломился и рухнул, гибелью своей означая конец целой эпохи.

Впрочем, жизнь Хмельницкого исподволь подтачивали беды и напасти последних лет: гибель любимого Тимоша, военные поражения, предательство старых сотоварищей. Взять того же полковника Ивана Богуна. Храбрец и наперсник прежних свершений, он, всегда стоявший рядом с гетманом, вдруг отказался присягать Москве и стал вести тайные сношения с поляками.

Не везло гетману в последний год жизни не только на полях сражений, но и на дипломатическом поприще, в котором, казалось, нет ему равных…

Начавшаяся успешно очередная война с Польшей, в которой приняли участие русские войска, принесла поначалу освобождение многих земель от Смоленска и Пропойска до Вильно и Люблина, но закончилась внезапным замирением с поляками. Они пообещали царю Алексею Михайловичу сделать его наследником польской короны. Царь прельстился возможностью в будущем стать владыкой Польши и остановил наступление.

Хмельницкий тогда писал царю: «Великий государь! Ляхи этого договора никогда не сдержат; они его заключили только для того, чтобы, немного отдохнув, уговориться с султаном турецким, татарами и другими и опять воевать против царского величества. Если бы они в самом деле искренне выбирали ваше царское величество на престол, то зачем они посылали послов к цезарю римскому просить на престол его родного брата? Мы ляхам верить ни в чём не можем. Мы подлинно знаем, что они добра нашему русскому народу не хотят. Великий государь, единый православный царь в подсолнечной! Вторично молим тебя: не доверяй ляхам, не отдавай православного русского народа на поругание!»

Но царь остался глух к мольбам Хмельницкого и не воспользовался очередным случаем, чтобы нанести полякам решительное поражение.

А тем временем давление на гетмана со всех сторон нарастало. В канцелярию поступали письма и от немецкого императора, требовавшего от гетмана немедленно заключить мир с Польшей, и от крымского хана, и от турецкого султана. Все они в один голос угрожали превратить Украйну в выжженную пустыню, если гетман не смирится и не выполнит их условий.

Хмельницкий вступил в тайные переговоры со шведским королём Карлом X и семиградским князем Ракоци. Они обещали, в том случае если получат от гетмана военную помощь в борьбе с Речью Посполитой, признать, что Украйна навсегда отделена от Польши. Но ни тот ни другой не признавали её присоединения к Московии.

Гетман, на свой страх и риск, послал на подмогу Ракоци двенадцать тысяч казаков во главе с киевским полковником Ждановичем.

Поляки тут же известили об этом русского царя, и в Чигирин прибыли окольничий Фёдор Бутурлин и дьяк Василий Михайлов с гневным укоротом. Дескать, не должно гетману подавать голоса там, где судьбы народов решают природные государи.

Царские послы застали Хмельницкого уже прикованным к постели.

Я дежурил тогда подле него и слышал их разговор.

– Дружась со шведами и Ракоци, забыл ты, господин гетман, страх Божий и присягу, – сурово отчитывал немощного гетмана Бутурлин.

Но Хмельницкий, тяжело дыша, произнёс:

– Мы ещё не были в подданстве у царского величества, а ему служили и добра хотели. Я десять лет не допускал крымского хана разорять украинные города царские. И ныне мы не отступаем от высокой руки его. Как верные подданные, пойдём на неприятелей царских басурманов. Хотя бы мне в нынешней болезни дорогою и смерть приключилась, пойду и – гроб повезу с собою! Его царскому величеству во всём воля; только мне дивно, что вы, бояре да советчики, ему ничего доброго не посоветуете: короною польскою ещё не овладели, мира не довершили, а со Швециею войну начали!

От таких непривычных для московского уха вольных речей Бутурлин, пылая гневом, накинулся на больного Хмельницкого с новыми обвинениями и угрозами:

– Ты, гетман, ежели и впрямь слуга государю, должен немедленно отозвать войско Ждановича обратно.

– Пусть его царское величество непременно помирится со шведами – нам следует привести к концу дело с ляхами… – не сдавался гетман. – Наступим на них с двух сторон и будем бить, чтобы их до конца искоренить и не дать им соединиться с другими государствами против нас.

Он перевёл дух:

– Передайте его величеству, что ляхи хотя и выбрали его, государя нашего, на польское королевство, но это только на словах, а на деле того никогда не будет. Они это затеяли по лукавому умыслу для его успокоения и получения перемирия. Есть свидетельства, обличающие их лукавство. Я перехватил королевское письмо к турецкому султану и завтра же отправлю его к царю со своим посланником…

Однако послы настаивали и своего добились.

Умирающий Хмельницкий приказал Ждановичу воротиться в Киев.

Едва царские послы уехали, как тут же появился у постели гетмана посланник от Яна Казимира сладкоречивый пан Беневский.

– Что мешает вам, достославный пан гетман, сбросить московскую протекцию? – мило улыбаясь и покручивая холёными руками столь же холёный ус, вкрадчиво вопрошал он. – Вы же человек разумный и, конечно, понимаете, что московский царь никогда не будет королём польским. Соединяйтесь снова с нами, вашими старыми соотечественниками! Будем жить вместе, как равные с равными, как вольные с вольными…

Медленно шевеля синюшными губами, гетман ответил поляку слабым голосом:

– Я, пан Беневский, одной ногою стою в могиле и на закате дней своих не погневлю Бога нарушением обета, данного царю московскому. Раз поклялся ему в верности, сохраню её до последней минуты…

Он замолчал и, как будто усомнившись в собственных словах, проговорил примиряюще:

– Если сын мой Юрий будет гетманом, никто не помешает ему военными подвигами и преданностью заслужить благосклонность его величества короля польского, но только без вреда московскому царю, потому что мы, как и вы, избравши его публично своим государем, обязаны хранить ему постоянную верность!

Гетман невольно произнёс вслух потаённую думку – сделать Юрася своим преемником. А произнеся однажды, повторил её уже как наказ, призвав к себе Выговского:

– Иван, собери раду. Желаю, чтобы казаки избрали гетманом Юрася… Это моя последняя воля…

Выговский, как ни опытен был в лицемерии, при этих словах Хмельницкого даже в лице переменился, но перечить гетману не посмел.

Из Киевского коллегиума срочно вызвали Юрася. Он успел приехать в Чигирин до кончины отца.

Гетман отошёл в мир иной в конце второго летнего месяца. По завещанию похоронили его рядом с Тимошем в Субботове. Оттуда начался его путь. Там же обрёл он свой последний приют.

Через три