— Она? — Оэруиль подняла брови, слегка вздрогнув, когда ладони мужа чуть надавили на грудь.

— Она.

Взгляд пылающих бесцветных глаз изучающе пополз по телу эльфийки. Неожиданно таргелионский владыка подхватил Оэруиль и опрокинул прямо на лежавшую на мраморе, бирюзе и янтаре чёрно-красную одежду. Широко разведя ноги супруги, Карнистир одной рукой прижал низ живота эльфийки к полу, а вторая стала гладить и нажимать, заставляя тело напрягаться и вздрагивать.

— Будущее Оссирианда и Таргелиона должно зародиться сегодня, — ласки становились настойчивее, подчиняли, лишали воли и желаний, оставляя только одну сладко-мучительную мольбу о продолжении.

Оэруиль была согласна на всё, а в душе зарождалась уверенность — та, что однажды подчинила призраков башни, не отпустит своё счастье, даже если…

Ласкавшая рука остановилась, легла на пылающую желанием пульсирующую плоть, словно согревая её.

— Будущее, — сказал пугающий голос, — в твоей власти, королева. Подари его нашим землям.

— Да, — выдохнула со стоном Оэруиль, пытаясь двигать бёдрами, но ладонь, надавившая на живот, не позволяла. — Прошу, продолжай. Я всё сделаю.

Морифинвэ ловко пододвинулся, подхватил ноги супруги и в одно мгновение соединил два тела в одно. Вскрикнув от неожиданности и радости ощущения единения, чувствуя внутри себя движущуюся плоть, Оэруиль принялась целовать лицо, шею и грудь супруга, приподниматься и опускаться, стараясь показать, насколько счастлива.

«Я не отпущу тебя, — подумала королева. — Ты теперь мой. Мой!»

Уверенность в победе слилась с возбуждением от ласк, выплеснулась криком наслаждения, тело задрожало, и, открыв глаза, посмотрев поверх Морифинвэ, Оэруиль увидела, как сотканное из цветов, волн и звёзд лицо приблизилось, холод на миг окутал живот и бёдра, а потом белые стены снова стали мёртвыми.

Примечание к части Песни:

«Золото» из мюзикла «Принцесса Грёза»,

«Широка река» гр. «Золотое кольцо»

О предусмотрительности

Стремительно растущий дворец из самого дорогого серебра с зеркальными стенами и куполами сверкал в сиянии звёзд и луны, то растворяясь во мраке ночи, то вспыхивая чарующими искрами. В саду, вдоль дорожек и в фонтанах красовались статуи дочери таргелионского короля — хозяйки этого дивного места. Вот она, совсем ребёнок, стоит с кувшином и льёт воду в ажурный бассейн; вот, уже юной девой, отпускает в небо пышнохвостую голубку; а здесь, среди роскоши цветочных клумб — прекрасная леди кружится в танце.

— Когда наугрим найдут достаточно митрила для строительства замка, — придирчиво рассматривая собственное отражение, проговорила Митриэль, — мне этот дом станет не к надобности, и я его кому-нибудь подарю. Например, тебе, если будешь стараться.

Художница, трудившаяся над очередным изображением Митриэль Таргелионской, покорно поблагодарила молодую госпожу.

— Большой свадебный портрет надо ещё раз переделать, — дочь короля недовольно посмотрела на огромную картину. — На мне было уродливое платье, я теперь понимаю, что такое нельзя надевать, даже когда никто не видит! Эти кружева отвратительны! А ещё браслеты, которые ты в прошлый раз мне дорисовала, теперь никто не носит, их называют дурным вкусом. Верни мои настоящие. А на портрете в полный рост в честь моего совершеннолетия надо поменять оттенок платья. Такие ткани устарели, стыдно принцессе это носить. А, и ещё: моё колье на портрете, где я с собакой. Оно слишком незаметное. Блеска не хватает, и подвесок нужно больше. И мои волосы. Они тусклые, словно я их никогда не мыла!

Эльфийка, в этот момент занимавшаяся втиранием масел в лежавшие на шёлковых подушках волнистые пряди, кивнула, мол, да, в жизни всё гораздо красивее стараниями усердной мастерицы.

— Дорогая, — принцесса угрожающе мило посмотрела на служанку с гребнем, — я надеюсь на тебя. Ты же понимаешь, что беременность может плохо отразиться на длине и красоте волос. Я тебе плачу не за простой уход, а за чудеса.

Мастерица поклонилась.

Когда Митриэль решилась родить ребёнка, работы прибавилось у целого королевства. Мирианы всех стоимостей потекли из казны в карманы, сундуки и кошельки знахарей, мастериц очарования, художниц, портних и многих-многих других эльфов и гномов, внезапно оказавшихся незаменимо полезными для принцессы.

Будущая мама стала страшно обидчивой, и постоянно прогоняла от себя тех, кто на неё работал, требуя жестокого наказания буквально ни за что. Боясь за своих мастериц, Пилинэль упросила мужа запретить казнить и сажать в тюрьму не совершивших серьёзных преступлений подданных и не оскорблявших королевскую семью. Пришлось пояснить, что не тот цвет платья или камней в ожерелье не является оскорблением принцессы, ни намеренным, ни нечаянным.

— Моя дочь, — Митриэль погладила слегка округлившийся живот, — должна видеть, как прекрасно её мать выглядела на свадьбе. Я не могу быть на портрете в платье, которое никто больше не мечтает носить.

— Разумеется, моя прекраснейшая госпожа, я всё сделаю, — согласилась художница.

В покои принцессы, сравнимые размером со средним домом, без особого разрешения позволялось входить только матери и то не всегда. На этот раз на появление родительницы Митриэль отреагировала нервно:

— Почему? — чуть не плача, крикнула дочь короля. — Почему ты не на совете?! Я ещё не причёсана! Моё платье не готово!

— Есть серьёзный разговор, — Пилинэль стремительно прошла между занятыми работой эльфийками, наклонилась к дочери. — Надо кое-что обсудить. Сейчас.

Уже собравшись возражать, Митриэль вдруг посмотрела на мать и согласилась. По одному едва заметному кивку принцессы все эльфийки вышли из покоев, оставив недоделанной бессмысленную работу, которая всё равно не устроит дочь короля.

— В чём дело? — губы Митриэль задрожали.

— Жадность наугрим вышла нам боком, — Пилинэль села рядом с дочерью и схватилась за голову, совсем не боясь испортить причёску. — Они заставили твоего отца вспомнить о законной жене!

— Вспомнить? Но… — милое личико принцессы стало обиженно-непонимающим.

— Гномы требуют от Карантира союз с Оссириандом! И… он поехал к Оэруиль!

— Тогда, — Митриэль резко встала, с тревогой тронула живот, усмехнулась и скрестила руки на груди, — тогда мы тоже к ней едем. Пусть отец, глядя мне и тебе в глаза, при этой Оэруиль скажет, насколько ему важны мы, его жена и Оссирианд. Не замечала опустошения казны без этого проклятого Семиречья!

— Всё жадность гномов! — чуть не заплакала Пилинэль. — Она