Возведение русских учреждений за каменными стенами Иерусалима в конце 50-х гг. XIX века заметно изменило облик города и дало толчок строительному буму, в результате которого цена на землю выросла в несколько раз. До Крымской войны османские власти запрещали строительство вблизи городских стен. Любая постройка должна была быть удалена от них на расстояние не меньше 1 км 125 м по соображениям безопасности, чтобы на случай осады города неприятелем с крыши здания нельзя было вести прицельный орудийный огонь по окруженному каменной стеной Старому Иерусалиму (812, с. 68). Русскому посланнику в Константинополе удалось добиться от Порты разрешения на строительство на «Русском подворье», причем на расстоянии 300 м от городских стен. По замечанию израильского исследователя Иешуа Бен-Арне, до русских возводить капитальные постройки так близко к городу османские султаны не разрешали никому (там же, с. 68)91.

Вскоре «Московия» стала городским центром «Нового Иерусалима», рядом с которым стали охотно возводить постройки местные власти и все конфессии. Начались антироссийские интриги: в католических кругах стали муссироваться слухи, будто бы сооружения на Майдане строились с таким прицелом, чтобы в случае оккупации Иерусалима русской армией можно было бы легко переоборудовать странноприимные дома в казармы (там же, с. 70).

В 1860 г. в центре городка по распоряжению Александра II из массивных плит тесаного «иерусалимского» камня был заложен собор во имя Святой Живоначальной Троицы92. В 1865 г. «к неудовольствию других христианских конфессий» из России были привезены колокола: большой, предназначенный для храма Гроба Господня, и поменьше – для Свято-Троицкого храма (там же, с. 71). Строительство «Русского подворья» было завершено в 1872 г. В том же году, 28 октября, восьмикупольный Свято-Троицкий собор был освящен Иерусалимским патриархом Кириллом II. На церемонии присутствовал великий князь Николай Николаевич «со всем собором греческого и русского духовенства» (634, т. 1, с. 145).

В начале 1870-х гг. влияние Петербурга на Стамбул усилилось в значительной степени благодаря энергичным усилиям и профессионализму посла в Константинополе графа И.И. Игнатьева.

Многие османские сановники (в том числе садразам Фуад-паша и рейс эфенди Сафвет-паша) называли генерал-адъютанта Игнатьева своим приятелем. Граф даже сумел расположить к себе султана Абдул Азиза (1861–1876 гг.) и его сына – принца Иззетдина. Русский посол часто устраивал пышные приемы для европейского дипкорпуса, мусульманских аянов и христианских архонтов в живописной летней резиденции в Буюкдере93. Он пользовался заслуженным уважением у столичной знати и был весьма популярен в православных клерикальных и светских кругах (747, т. 1, с. 419).

Российская дипломатия старалась сохранить свое влияние на восточных христиан и в ходе «Болгарского дела» 1872 г., нанесшего непоправимый урон единству православного миллета и всей православной ойкумене. Графу Игнатьеву было важно, чтобы на созванном Фанаром Константинопольском поместном соборе греческие «кириархи» не смогли добиться консенсуса в отношении объявления митрополитов Болгарской церкви схизматиками. С этой целью российский посол уговорил Иерусалимского патриарха Кирилла, дважды приезжавшего к нему в Буюкдере в 1872 г., не подписывать постановление поместного собора. И.И. Игнатьев нашел для патриарха удобный предлог, чтобы спешно покинуть Стамбул 12/24 сентября 1872 г. с «уважительной» формулировкой: «для встречи и приема Его Императорского Высочества» великого князя Николая Николаевича (936, с. 206; 282, л. 35–39)94. Еще до выработки текста об отлучении болгар патриарх Кирилл заявил, что «ввиду того, что палестинское духовенство не желает торжественного объявления церковного раскола, он не может присутствовать при обсуждении текста отлучения Болгар от Церкви, и, считая дальнейшее свое здесь пребывание бесполезным, возвращается в Иерусалим, где требуется его присутствие и откуда он, по совещании с местным духовенством, представит подробное мнение о Греко-Болгарском вопросе» (280, л. 22—26об). На константинопольской пристани в Галате при посадке отплывавшего в Яффу патриарха Кирилла на русский пароход РОПиТ возмущенная толпа греков выкрикивала в адрес владыки угрозы. По требованию посла Игнатьева османские власти разогнали демонстрантов. При движении парохода морем в порту г. Смирна была также организована антикирилловская манифестация (там же, л. 22—26об; 282, л. 35–39).

Прибывшему в Иерусалим патриарху Кириллу консул Кожевников зачитал полученную от управляющего МИД депешу с высочайшей благодарностью владыке. В ней, в частности говорилось, что «Православная Россия возлагает главнейшия на него надежды относительно приведения Болгарскаго вопроса к благополучному исходу, избегая раскола в Церкви, и что на Его Блаженстве лежит священная обязанность оказать на закате дней своих величайшую услугу Православию, сохранив единство Восточной церкви» (286, л. 50-50об).

Пребывание великого князя Николая Николаевича в Иерусалиме на время отсрочило бунт греческого духовенства против своего патриарха. Однако как только августейший гость покинул Святой град, святогробцы при поддержке Фанара низложили патриарха Кирилла II, а 18 декабря 1872 г. Порта незамедлительно признала его отставку (848, с. 186; 936, с. 208). Причина низложения патриарха Кирилла была очевидна для всех: проарабская позиция с явно пророссийским уклоном, что всегда вызывало однозначную реакцию Османов. В этой церковно-дипломатической «шахматной» партии «одновременной игры» против графа Игнатьева в Стамбуле помимо Порты и Фанара на их стороне играли его два коллеги – британский и германский послы.

После удаления патриарха Кирилла в Иерусалиме усилились антирусские настроения. В городе начались беспорядки, российским подданным невозможно было спокойно ходить по улицам. Были отмечены случаи избиения русских паломников османскими солдатами (848, с. 186). Мутасарриф Назыф-паша (1872–1873 гг.) и греческий консул в своих донесениях в Стамбул обвиняли Кожевникова в подстрекательстве арабов не признавать новоизбранного (28 декабря 1872 г.) архиепископа Газского Прокопия своим патриархом (1872–1875 гг.) и чуть ли не к мятежу против греческого духовенства. Порта же, вопреки требованиям арабов, признала Прокопия в патриаршем сане месяц спустя после его избрания святогробцами. В сложившихся обстоятельствах пребывание российского консула в Иерусалиме вызывало немало вопросов даже на Дворцовой площади. Граф Игнатьев посоветовал Кожевникову сбавить активность и спокойно пережидать в Иерусалиме до тех пор, пока не изменятся настроения. Посол полагал, что после того, как оскудеет казна Иерусалимской патриархии, святогробцы будут вынуждены пойти на поклон к нему просить о возобновлении финансовой помощи.

В марте 1873 г. последовала рекомендация обер-прокурора Святейшего синода Антонину (Капустину) выполнить решение Правительствующего синода и выразить уважение новому патриарху, официально признанному Портой. Позиция обер-прокурора

И.М. Толстого и возглавляемого им синода вызвала возмущение графа Игнатьева, который в инструкциях Кожевникову приказал относиться индифферентно и сдержанно к Прокопию, давая ему понять, что Россия не одобряет действий Святогробского братства. Позиция Игнатьева одержала верх, и вскоре обер-прокурор Толстой рекомендовал архимандриту Антонину «принять к сведению» взгляды