предписывалось «принудить его отказаться от Антиохийскаго Престола», чтобы «на его место избран бы был иерарх, более достойный» (292, л. 88–89). Поручение Игнатьева осталось лишь на бумаге, поскольку Антиохийская патриархия, опиравшаяся на поддержку Порты, Фанара и греческих иерархов рум миллети, еще не попала в финансовую зависимость от России. Во многом благодаря этому обстоятельству Иерофей продолжал возглавлять патриаршую кафедру в Дамаске вплоть до своей смерти.

Во второй половине XIX века российское посольство в Константинополе и генеральное консульство в Бейруте уже не проявляли повышенной заинтересованности в сборе материальных средств в России на нужды Антиохийской патриархии, поскольку во главе ее стояли греки, заботившиеся больше о благосостоянии своих родственников в Греции, нежели об арабской пастве. Тем не менее Сирийская церковь имела достаточно стабильный доход в патриаршую казну из различных источников.

По данным Асада Рустума, за шесть лет в период с 1885 по 1891 г. общий размер доходов Антиохийского патриархата достиг 11 тыс. 986 лир (95 тыс. 878 руб.) (931, т. 3 с. 240). Они распределялись следующим образом:

Таблица 3.

Доходы Антиохийской церкви

Из таблицы видно, что, несмотря на скромные (по сравнению с Иерусалимской церковью) доходы Антиохийского патриархата, они носили достаточно стабильный характер. Обращает на себя внимание внушительная сумма финансовой помощи греческого правительства Сирийской церкви, которую они вместе с эллинским архиерейством считали «своим национальным достоянием» (254, л. 14—15об). Материальная помощь в виде традиционного денежного взноса Сионской церкви в пользу Антиохийского престола, с 1850 г. занимаемого исключительно святогробцами, выглядит более чем скромной.

За положением дел на канонической территории Антиохийского патриархата, помимо российского Генерального консульства в Бейруте также наблюдали императорское Генеральное консульство в Эрзеруме и консульство в Алеппо, которым цареградское посольство поручило направлять информацию о положении православных христиан в армянских и сирийских епархиях в российское консульство в Дамаске (504, л. 27–28). В 1891 г. в целях восстановления и укрепления связей с сирийской православной общиной российское Генеральное консульство в Бейруте восстановило в Дамаске вицеконсульство. Эта мера стала ответом на настойчивые просьбы арабских митрополитов и архонтов после того, как в 1891 г. Иерусалимская патриархия (при поддержке Афин, Лондона и Парижа) фактически возвела очередного святогробца – архиепископа Вифлеемского Спиридона – на Антиохийский патриарший престол (315, л. 31; 522, л. 171–188). Этот шаг святогробцев вызвал недовольство не только арабской православной общины, но и греческих архиереев Антиохийского синода, которые были сами не прочь побороться между собой за патриаршую кафедру. Поначалу вице-консульство в Дамаске действовало как отделение российского Генерального консульства в Бейруте, которое до этого отвечало перед императорским посольством на Босфоре за все контакты с сирийскими и ливанскими митрополиями. После присвоения представительству в Дамаске статуса независимого от Бейрута консульства, во главе которого был назначен кадровый сотрудник МИД со знанием арабского языка, любые попытки вмешательства императорских генконсулов в Бейруте в дела Антиохийской патриаршей кафедры в Дамаске вызывали напряженность в отношениях между управляющими этими консульскими учреждениями (733, с. 200–207).

Сирийские православные установили более тесные связи с российским правительством через дамасское консульское учреждение, которое сыграло решающую роль в избрании в 1899 г. араба-митрополита Мелетия II Думани (1899—ф 1906 гг.) на Антиохийский патриарший престол. Зарубежные историки связывали это событие, прежде всего, с ростом антигреческих националистических настроений православных арабов в Великой Сирии. Лишь немногие из них, например, англичанин Дерек Хопвуд или официальный историк Антиохийской церкви Асад Рустум, намекали на некую причастность Петербурга к этому событию (931, т. 3, с. 271; 848, с. 171). Чуть большую осведомленность в этом вопросе продемонстрировал профессор-византинист А.П. Лебедев, который, сославшись на «Церковные ведомости» 1899–1900 гг., осторожно намекнул на роль Петербурга в деле избрания патриарха-араба: «Есть основания думать, что сирийцы обязаны таким счастливым результатом благовременному содействию со стороны России» (735, кн. II, с. 323).

То, что на стороне греческих митрополитов Антиохийской церкви (а значит, и Греческого королевства) выступала западная дипломатия (Великобритания, Франция и Германия), а также некоторые османские визири и паши, было отнюдь не удивительно. Не вызывал вопросов у современников и факт активной вовлеченности в конфликт российского консула в Дамаске и генерального консула в Бейруте, а также их непосредственного начальника – российского посла в Стамбуле. Однако то, что окончательное решение данного вопроса принималось на высочайшем уровне султаном Абдул Хамидом II и императором Николаем II, знали немногие.

Посол И.А. Зиновьев запросил Петербург разрешить выразить султану от имени императора благодарность за признание араба Мелетия в патриаршем сане. Находившийся на отдыхе в Ливадии Николай II дал свое согласие, поскольку поддерживал в то время добрые личные отношения с Абдул Хамидом II (522, л. 171–188). Растроганный патриарх Мелетий II в письме на имя министра иностранных дел графа Муравьева горячо поблагодарил российского императора Николая II за «благодетельное и справедливое попечительство» над патриаршими выборами103.

На церемонии интронизации Мелетия Думани в Мариинском кафедральном соборе самые почетные места были предоставлены консулу в Дамаске А.П. Беляеву и генеральному консулу в Бейруте князю Б.Н. Шаховскому (931, т. 3, с. 271).

На первую годовщину своего тезоименитства в ходе богослужения, по случаю которого собралось православное население Дамаска, патриарх Мелетий впервые помянул во время великого выхода «Святую Российскую Церковь» наравне с именами Константинопольского и Иерусалимского патриархов, публично продемонстрировав тем самым признательность Петербургу за покровительство, оказываемое автокефальному Антиохийскому престолу (239, л. 31). По распоряжению Мелетия, по правую сторону над патриаршим троном в Дамасском кафедральном соборе был водружен позолоченный герб Российской империи, закрепив раз и навсегда за русскими консульскими агентами право «предстоять одесную» (стоять первым по правую руку от. – М.Я.) патриарха, которое распространилось на все православные храмы Антиохийской церкви. С тех пор греческие консулы в Сирии уже не претендовали на самое почетное место рядом с Антиохийским первоиерархом, предназначенное для русского консула (там же, л. 31; 437, л. 449–450). Этот шаг был воспринят греками весьма болезненно.

Избрание патриархом араба привело к временному бойкоту Антиохийского патриарха со стороны «сообщества греческих патриархов и кириархов», которые в течение нескольких лет относились к единоверному патриарху-османлы как к изгою. Никто не хотел официально признавать араба Мелетия в патриаршем сане до тех пор, пока этого не сделал рум миллет баши.

Первым, кто официально откликнулся на приветственные известительные грамоты Мелетия и признал его патриархом, стал Всероссийский Святейший Правительствующий синод (в ответной грамоте от 31 декабря 1899 г./12 января 1900 г.)104. В ответ на призыв патриарха Мелетия Николай II поручил МИД добиться признания Антиохийского патриарха от Черногорской, Сербской