а не о седминах. Подобная переделка текста могла произойти вследствие ошибки, но, скорее всего, она была намеренной – сумма этих чисел дает 139, что, вероятно, указывает на 139 год эры Селевкидов – 173–172 годы до н.э., что очень близко к дате убийства Онии III в 171 году до н.э.[583] Тем не менее в целом можно констатировать, что оригинальное толкование пророчества о 70 седминах было забыто комментаторами удивительно рано – судя по всему, его не сохранила даже сирийская традиция, донесшая до нас оригинальное понимание большинства пассажей книги Даниила. Такой вывод мы можем сделать, принимая во внимание тот факт, что Ефрем Сирин дает стандартную христологическую интерпретацию 70 седмин, а точка зрения Порфирия остается неизвестной – бл. Иероним в своем комментарии не упомянул ее, вероятно потому, что Порфирий не смог дать убедительного исторического толкования 70 седминам. Единственным автором эпохи античности, писавшим о связи пророчества о 70 сед-минах с Маккавейскими войнами, был Юлий Хилариан, латинский автор IV века н.э. Его толкование в основном соответствует современному научному консенсусу: он полагал, что через семь седмин явился Зоровавель, первый помазанник, а 70 седмин истекли во времена Антиоха, когда в Храме была поставлена «мерзость запустения».

По-видимому, первым толкованием 70 седмин, не связанным с событиями Маккавейских войн, стала их эсхатологическая интерпретация. Наиболее ранний пример подобного понимания книги Даниила мы, вероятно, находим во Втором послании апостола Павла к Фессалоникийцам: «Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Фес 2, 3). Здесь очевидно можно говорить о нескольких аллюзиях на книгу Даниила – нечестивый царь, провозгласивший себя Богом (Дан 11, 36), восседает в Храме, таким образом отождествляясь с «мерзостью запустения» (Дан 9, 27). Следующую отсылку к пророчеству Даниила мы встречаем в Евангелии от Марка: «Когда же увидите мерзость запустения, реченную пророком Даниилом, стоящую, где не должно, – читающий да разумеет, – тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы» (Мк 13, 14). Сложно однозначно заключить, является ли данная интерпретация эсхатологической, говорящей о явлении антихриста, или исторической, описывающей разрушение Иерусалима римлянами, возможно уже произошедшее к моменту написания Евангелия от Марка. Как бы то ни было, этот марковский пассаж способствовал закреплению толкования пророчества о 70 седминах как описания эсхатологических событий. Эсхатологическая интерпретация была характерна для целого ряда ранних христианских авторов. Так, мы находим ее уже у Иринея Лионского, который считал последнюю половину седмины временем господства антихриста. Близкой точки зрения придерживался Ипполит Римский, автор первого христианского комментария к книге Даниила. Несмотря на то, что он связывал 69 седмин с пришествием Иисуса Христа, таким образом являясь сторонником более поздней христологической интерпретации, он отделял последнюю седмину от остальных 70 сед-мин и относил ее к эсхатологическим событиям, таким образом сохраняя ее древнее толкование: «Когда исполнятся шестьдесят две седмины, и придет Христос, и проповедается Евангелие всему миру, “и истощатся лета”, останется еще одна, последняя седмина, во время которой придут Илия и Енох, в средине же ее появится «мерзость запустения» – антихрист – и возвестит миру запустение. И тогда “жертва и возлияние”, которые теперь приносятся Богу на всяком месте и всеми народами, отымутся»[584]. Более поздним сторонником эсхатологической интерпретации был Аполлинарий Лаодикийский, христианский богослов IV века н.э., впоследствии признанный еретиком. Ему принадлежит достаточно оригинальное толкование пророчества: он начинает отсчет 70 седмин от рождения Иисуса Христа, толкуя фразу «от исхода слова» как указание на рождение Бога Слова. 7 седмин он считает временем от рождения Иисуса Христа до иудейской войны, а 69 седмин – до явления антихриста и второго пришествия.

Следующим по времени возникновения толкованием является историческая интерпретация Дан 9, связывающая этот пассаж с иудейской войной. Разрушение Храма римлянами привело к действительному прекращению жертвы и было воспринято многими современниками как исполнение предсказаний книги Даниила. Вероятно, первое указание на это толкование мы находим в Евангелии от Луки, где эсхатологические предсказания Евангелия от Марка переосмыслены как пророчество об иудейской войне; соответственно, разрушение города римлянами именуется его «запустением» ἐρήμωσις, по аналогии с Дан 9, 27. Примерно в это же время такая интерпретация появляется у непосредственного участника событий, Иосифа Флавия. В «Иудейских древностях» он пишет, что «Даниил предсказал и владычество римлян, а также то, что ими будет взят Иерусалим и опустошен Храм»[585]. Лексическая перекличка этого пассажа с Дан 9, 25–27 опять-таки указывает на то, что Флавий считал эти события исполнением пророчества о 70 седминах. По мнению ряда исследователей, в другом своем произведении, «Иудейской войне», Иосиф Флавий идентифицирует Помазанника Владыку с первосвященником Ананией, убитым повстанцами в Храме в 66 году н.э.[586] Впоследствии точка зрения, связывающая исполнение пророчества о 70 седминах с иудейской войной, получила широкое признание в иудейских и христианских кругах. Так в иудейском хронологическом трактате «Седер Олам», традиционно датируемом II веком н.э., семьдесят седмин считаются сроком от разрушения Первого до разрушения Второго Храма. Согласно «Се-дер Олам» отсчет обоих сроков – и 70, и 490 лет – начинается с разрушения первого Храма[587], при том, что первый отмеряет срок вавилонского плена, а второй – время до конца существования второго Храма. Бл. Иероним, описывая разные точки зрения относительно толкования 70 седмин, указывает, что иудеи связывали последнюю седмину с разорением Иерусалима Веспасианом и, что примечательно, также c подавлением восстания Бар Кохбы при Адриане. В христианской традиции толкование, связывающее последнюю седмину с иудейской войной, появляется уже у первого комментатора пророчества – Климента Александрийского. Он пишет: «Половина следующей недели занята царствованием Нерона, который внес в святой город Иерусалим “мерзость”, а во вторую половину этой недели он был низложен; в ту же неделю погибли Гальба, Отон и Вителлий; тогда же власть перешла к Веспасиану, который разрушил Иерусалим и разорил святилище»[588].

Толкование Климента Александрийского также примечательно тем, что, по всей видимости, именно у него появляется новый способ отсчет 70 седмин – он начинает его не с пророчеств Иеремии или Даниила, а с указа Кира II о восстановлении Иерусалима. Позднее именно понимание «слова» как указа одного из персидских царей станет господствующим в христианской экзегетике. В дальнейшем концепция, предполагающая связь последней седмины с иудейской войной, закрепилась у целого ряда христианских комментаторов. Поскольку при более серьезном рассмотрении проблем хронологии стало ясно, что, отсчитывая