От правды честной и упрямой

Не защититесь эпиграммой <…>

Теперь же бранный этот вздор

Мне торжество – а вам – укор![1249]

Впрочем, как ни хорохорился Булгарин, грубые нападки сильно задели его. Вскоре после публикации этого стихотворения он еще раз даст отповедь своим оппонентам – теперь уже в прозе. Готовя к печати свои воспоминания[1250], он предпошлет им «Более нежели введение, или Предисловие», где жестокая «литературная вражда» вокруг Крылова предстанет символом его собственной многолетней борьбы за «правду». При этом свою позицию он определит как профессиональную журналистскую:

Вы думаете, что я питаю в сердце моем ненависть или злобу к моим врагам. Ей-Богу, нет! Как можно в сердце хранить гнусные страсти, отравляющие все существование! Посердишься и забудешь. Только на одно обстоятельство я должен обратить внимание моих читателей, потому что оно имеет неразрывную связь с теперешним моим сочинением.

По долгу журналиста, литератора и современника я подвержен горькой обязанности говорить о смерти людей, снискавших уважение или любовь и благодарность соотечественников своими заслугами или литературными трудами. По моему положению в свете я знал и знаю лично большую часть замечательных лиц в России, и кого знал, о тех говорю от своего лица, приводя иногда речи или необыкновенные случаи из их жизни, мною от них слышанные. Из этого мои благоприятели, мои любезные Дон Базилии, умели выковать металл и вылить из него противу меня пули, которые однако ж не попадают в цель. Некоторые очень искусно дают знать, особенно по случаю моей биографической статьи об И. А. Крылове, что будто я хвастаю дружбою со знаменитостями после их смерти, когда эти знаменитости меня и знать не хотели!!! Ловко, да не умно и не удачно! <…> Дружбою с покойным И. А. Крыловым я не хвастал, потому что никогда даже не искал этой дружбы, а был с ним хорошо знаком и прежде часто видывал его[1251].

Отдельное издание воспоминаний Булгарина с этой преамбулой появилось в продаже под занавес 1845 года – в первой декаде декабря[1252]. Разумеется, это не прошло мимо внимания Белинского. Критик тогда работал над статьей «Русская литература в 1845 году», предназначенной для январских «Отечественных записок», и, по-видимому, не успевал вставить в нее отзыв на эту новинку. Рецензию он напишет позже[1253], а пока в качестве ответа Булгарину поместит в своем обзоре полный текст эпиграмм Вяземского и Павлова и одобрительно отзовется о «Хавронье», именуя все это «энергическими пьесками», достойными примечания в бедный на поэтические достижения год[1254].

5

Библиография как оружие: Полторацкий против Плетнева. – Публикации о Крылове в «Северной пчеле» 1845–1857 годов

Когда этот номер журнала попадет в руки библиографу С. Д. Полторацкому, он, обнаружив в статье Белинского «энергические пьески», запишет:

Вся эта стихотворная, или рифмованная полемика недостойна ни литературы, ни литераторов; такие злобные, язвительные личности прискорбны в области словесности, но не должны быть умолчаны в литературной истории <…>[1255].

Впрочем, Полторацкий и сам поучаствовал в общей битве, правда, в очень необычной форме – через публикацию библиографических замечаний.

Казалось бы, библиографу как летописцу литературной жизни присуща позиция стороннего наблюдателя. Полторацкий, в самом деле, тщательно фиксировал все, что касалось русской поэзии и поэтов XVIII – первой трети XIX века, уделяя особенное внимание целостным сюжетам, подобным посмертной борьбе вокруг Крылова. Он годами собирал газетные и журнальные вырезки, снабжал их рукописными примечаниями, раскрывал псевдонимы, указывал на связи между текстами, однако свои разыскания обнародовал нечасто. Смерть великого баснописца подвигла его к тому, чтобы придать этой деятельности некую систематичность. 29 марта 1845 года в «Северной пчеле» появится его публикация под многообещающим названием «Русские библиографические летописи. Из рукописной „Русской библиотеки“. Отрывок I»[1256].

Под общим заглавием были помещены две заметки, внешне не связанные между собой. Первая проясняла вопрос о том, где и когда увидели свет первые басни Крылова, и содержала поправки к двум большим статьям, вышедшим к тому времени, – к «Воспоминаниям об Иване Андреевиче Крылове…» Булгарина и к очерку Плетнева «Иван Андреевич Крылов». Вторая представляла собой перепечатку «Письма к издателю журнала» И. И. Дмитриева, помещенного в том же номере «Московского зрителя» за 1806 год, что и крыловские басни. «Советы Дмитриева, данные журналистам тому назад почти сорок лет, могли бы пригодиться и теперь», – замечает Полторацкий. Такое объединение сюжетов, связанных с Крыловым и Дмитриевым, конечно, не было случайным.

Толчком к началу работы для Полторацкого, скорее всего, послужила просьба Вяземского разыскать номер журнала с первыми крыловскими баснями. Можно предполагать, что та декабрьская история была чувствительна для его самолюбия. Но решение превратить библиографическую справку в печатную статью пришло, скорее всего, чуть позднее – в январе 1845-го, когда Полторацкий, приехав из Москвы в Петербург, очутился в эпицентре сражения, развернувшегося между Булгариным и Вяземским. Прямо у него на глазах складывался один из тех окололитературных сюжетов, к которым он питал особый интерес.

Тон полемики с самого начала не обещал ничего хорошего, и можно было ожидать ее эскалации. При этом обе стороны конфликта были Полторацкому не чужды. Вяземский – старый приятель, с которым они были на ты, зато позиция Булгарина, очевидно, импонировала ему как библиографу: атакуя князя, тот добросовестно опирался на публикации прежних лет. Булгарин неустанно подчеркивал свою беспристрастность; статью о Крылове он также завершил красноречивым «плачь, правда!». Противники столь же настойчиво уличали его в передержках, но в данном случае булгаринская аргументация была безупречна. Полторацкий относился к «Северной пчеле» без предубеждения и имел немалый опыт сотрудничества с ее издателями. Еще в 1823 году Греч напечатал в «Сыне Отечества» его первую русскую статью, кстати, полемически заостренную против оппонентов этого журнала. С тех пор он не раз публиковался у Булгарина и Греча, а 1845 год начал тем, что поместил в «Пчеле» сообщение о своей сенсационной находке – первом номере петровских «Ведомостей»[1257].

Теперь же в своих заметках, связанных с Крыловым, он, исправляя ошибки, допущенные Булгариным и Плетневым, косвенно затрагивал горячую полемическую повестку. Из благожелательного отзыва Дмитриева о первых баснях Крылова следовало, что между самими поэтами, в отличие от их нынешних паладинов, не было вражды. А в «Письме к издателю журнала» не только современные журналисты, но и лично Вяземский могли найти неустаревающие