Шрифт:
Закладка:
К тому времени, как все шлюпки были вывешены на шлюпбалках, дифферент на нос увеличился и вода практически поравнялась с главной палубой. Несмотря на это, я по-прежнему не верил в то, что «Титаник» затонет. У меня не было ни возможности, ни времени на то, чтобы наводить справки, однако я прикинул, что корабль задел айсберг по касательной, когда уже отвернул в сторону. Мне казалось, что повреждены один или, может быть, два носовых отсека. Дифферент на нос появился из-за того, что носовые отсеки заполнились водой. Я думал, что в таком положении все и останется. Все переборки были новыми и крепкими; они должны были выдержать давление, и не было причин полагать, что они не справятся с задачей. Сразу после столкновения водонепроницаемые перегородки закрыли с мостика. Изолированы были все отсеки, получившие пробоины, кроме одного участка, там, где не было герметичной перегородки, однако тот участок не играл решающей роли.
Хотя я почти не сомневался в том, что лайнер не пойдет ко дну, я не имел права рисковать. Ошибка стоила бы жизни многим пассажирам. Пассажиры вверены нашим заботам, и о них в любом случае нужно было думать в первую очередь, полностью отогнав все личные чувства или личные впечатления. К счастью, мы решили перестраховаться, ведь, как оказалось, «Титаник» получил пробоины не менее чем в шести отсеках по правому борту и спасти его не могло ничто.
Приказав вываливать шлюпки, я отправился к капитану; вышло так, что мы с ним встретились неподалеку на шлюпочной палубе. Заведя его в угол, я приблизил губы к его уху и спросил, прикрыв рот рукой: «Сэр, не лучше ли посадить женщин и детей в шлюпки?» Он услышал меня и кивнул в ответ. Одна из причин, почему я решил спускать шлюпки на воду, заключалась в том, что я заметил в нескольких милях от нас по левому борту огни какого-то парохода. Я рассчитывал: если мы посадим женщин и детей в шлюпки, они будут в полной безопасности в спокойном море до тех пор, пока их не подберет другой корабль — если возникнет такая необходимость. Вначале я решил спускать шлюпки, загрузив их не полностью. Когда же они благополучно коснутся воды, посадку можно будет продолжить с нижних палуб через кормовые забортные трапы и переправить их к другому судну.
Хотя шлюпки и тали были новенькими, даже в лучшие времена рискованно спускать шлюпку с высоты 70–80 футов ночью, тем более заполненную обычными пассажирами, а не моряками. К сожалению, при спуске шлюпок с пассажирами, как правило, происходят несчастные случаи; ведь они не умеют правильно вести себя в шлюпке. Вдобавок опасно полагаться на то, что шлюпки и тали выдержат большой вес даже в обычных условиях.
Как бы там ни было, получив санкцию капитана Смита, я подозвал помощника боцмана, и мы спустили первую шлюпку до уровня шлюпочной палубы. Именно тогда, к счастью, ужасный рев выпускаемого пара вдруг прекратился и наступила смертельная тишина, которая казалась в тысячу раз ярче на носу и на корме лайнера. Мы невольно вздрагивали, когда получали возможность снова услышать чей-то голос после того, как последние полчаса все тонуло в шипении и реве.
В шлюпку № 4 я посадил 40 человек и отдал приказ спускать ее на воду. Экипажу шлюпки я приказал «идти к забортному трапу», так как мы собирались сажать в шлюпку пассажиров, когда она окажется на воде, и заполнить ее соответственно вместимости. В то же время я приказал помощнику боцмана взять шестерых матросов, спуститься на нижнюю палубу и открыть забортный трап по левому борту; он находился на одной линии с люком № 2. Помощник боцмана взял матросов и отправился выполнять приказ, но больше я никого из них не видел. Можно лишь предположить, что они пожертвовали жизнью, пытаясь исполнить приказ. Скорее всего, они очутились в ловушке в коридоре, когда туда хлынула вода; к тому времени полубак уже находился примерно в десяти футах под водой. И все же у меня еще оставалась надежда, что «Титаник» удастся спасти.
Подходя к шлюпке № 6, чтобы руководить посадкой пассажиров и спуском на воду, я услышал, как оркестр играет какую-то бодрую музыку. Как правило, я не люблю джаз, но с радостью слушал его в ту ночь. Думаю, музыка всем нам помогла.
Радиограммы с призывом о помощи передавались с самого столкновения, и корабли шли нам на помощь. Я вполне понимаю состояние вахтенных офицеров на других судах, которые не верили радистам. В самом деле, трудно поверить, что «Титаник», чудо из чудес торгового флота, тонет посреди Атлантики и посылает сигналы о помощи!
Радист парохода «Виргиниан» рассказывал: когда он отнес на мостик сообщение, вахтенный офицер буквально столкнул его за попытку, как он выразился, глупо пошутить. Когда он поравнялся со штурманской рубкой, ему удалось ударить ногой в дверь. Радист знал, что в штурманской рубке спит капитан, который непременно проснется от удара. После того как сообщение передали капитану, вахтенный офицер тоже понял, что радист не шутит и «Титаник» в самом деле терпит бедствие. Они сразу же изменили курс и на полной скорости пошли к нам.
Пассажиры на «Титанике» все прибывали и спрашивали, считаю ли я положение серьезным. Я неизменно пытался их подбодрить, говоря, что мы спускаем на воду шлюпки в виде меры предосторожности, на всякий случай, так сказать. Я уверял их, что пассажирам ничто не грозит, поскольку в нескольких милях от нас есть другой корабль; я показывал его огни с носа по левому борту, которые они видели так же отчетливо, как и я.
В то время приняли решение запускать сигнальные ракеты, подавая сигнал бедствия. Они громко взрывались в воздухе на высоте в сто футов. Ракеты запускали через равные интервалы; взрываясь, каждая из них рассыпалась каскадом звезд.
— Почему мы подаем сигналы бедствия, если никакой опасности нет? — спрашивали пассажиры, и я отвечал, что мы пытаемся привлечь внимание находящегося поблизости корабля, так как связаться с ним по радиосвязи не удалось. Тот корабль назывался «Калифорниэн». Мы в очередной раз столкнулись с распространенной ситуацией на море: судно терпит бедствие; другое судно оказывается неподалеку и может прийти на помощь, однако не приходит в силу
