«Доколе, Господи, будешь скрываться непрестанно, будет пылать ярость Твоя, как огонь?

Вспомни, какой мой век: на какую суету сотворил Ты всех сынов человеческих?..

Где прежние милости Твои, Господи?»

572 Будь эти слова обращены к человеку, они звучали бы приблизительно так: «Соберись же наконец с силами, перестань бесполезно буйствовать. В самом деле, ведь это очень странно с твоей стороны — так раздражаться по поводу растений, уродившихся худо не без твоей вины. Раньше ты был разумен и как следует пекся о своем саду, а ныне его топчешь».

573 Конечно, рассказчик не смеет тягаться со всемогущим партнером из-за нарушения договора. Он отлично знает, какой бы скандал поднялся, доведись ему самому оказаться презренным нарушителем. Поскольку в любом ином случае под угрозой его жизнь, он вынужден подняться в высшие слои разума и тем самым, того не желая и не ведая, встать выше — в интеллектуальном и в моральном отношении — своего божественного партнера. Яхве не замечает, что над ним насмешничают, и совсем не понимает, по какой причине его постоянно славословят в качестве праведного. Он непрестанно требует от своего народа «восхвалений»[680] во всевозможных формах и задабривания, а народ недвусмысленно преследует цель во что бы то ни стало удержать расположение божества.

574 Такой характер, который раскрывается в этих чертах, подходит личности, способной обрести чувство собственного существования лишь через отношения с объектами. Подобная зависимость от объекта абсолютна, когда субъект полностью лишен саморефлексии, следовательно, не понимает себя. Словно он существует лишь в силу того обстоятельства, что располагает объектом, который удостоверяет его наличие. Обладай Яхве подлинным самосознанием (чего вправе ожидать от него любой разумный человек), он, ввиду фактического положения дел, положил бы конец славословиям своей праведности. Однако же ветхозаветный бог чересчур бессознателен, чтобы быть «моральным». Моральность предполагает сознание. Я вовсе не хочу сказать, что Яхве можно приписать, скажем, несовершенство или зло, как какому-нибудь гностическому демиургу. Он есть все во всей полноте, а потому, среди прочего, и праведен, но одновременно обладает полной же противоположностью этого качества. По крайней мере, так его следует себе представлять, если мы желаем составить целостный образ его сути. Нужно только помнить при этом, что перед нами всего лишь набросок антропоморфного образа, даже не слишком наглядный. Судя по способам выражения божественной сущности, отдельные ее свойства недостаточно соотносятся друг с другом, а потому проявляются в противоречащих друг другу действиях. Так, например, Яхве раскаивается в том, что создал людей, хотя в своем всеведении он исходно должен был знать, как люди себя поведут.

2

575 Поскольку Всеведущий читает в сердцах, а очи Яхве «объемлют взором всю землю»[681], для рассказчика 88-го псалма лучше не торопиться с осознанием (и утаивать от себя) своего тайного морального превосходства над бессознательным божеством, поскольку Яхве не по нраву критические мысли, как-либо преуменьшающие вожделенный для него приток почитания. Чем больше он громыхает своей мощью на все мироздание, тем уже становится основа (Basis) его бытия, которая нуждается как раз в осознанном отображении, чтобы существовать в реальности. Бытие реально, лишь когда оно кем-то осознается. Потому Создателю и требуется сознающий человек, пусть он предпочел бы, из-за своей бессознательности, препятствовать обретению человеком сознания. По той же причине Яхве нужны выражения бурного одобрения со стороны малого сообщества людей. Можно вообразить, что случилось бы, возжелай это сообщество вдруг прервать овации: последовало бы возбуждение с припадками слепой разрушительной ярости, за которым пришло бы погружение в адское одиночество и мучительное небытие, а далее началось бы постепенное пробуждение бессловесной тоски по чему-то такому, что позволило бы божеству ощутить себя самое. Возможно, именно поэтому все, сотворенное Создателем, даже человек — до того, как сделаться канальей, — обладало волнующей, волшебной красотой, ибо «в состоянии зачатия» все это, каждое «по роду его», являло собой нечто поистине драгоценное, вожделеннейшее и нежнейшее, будучи отблеском бесконечной любви и благости Творца.

576 С учетом несомненной губительности божьего гнева, во времена, когда люди ведали, что такое «страх божий», было вполне естественно, чтобы бессознательность отчасти вышестоящей позиции человека еще сохранялась. Могущественная личность Яхве, лишенного вдобавок всех предшественников (его изначальная соотнесенность с элохим[682] давно канула в Лету), вознесла этого бога над всеми божествами тогдашних народов (numina der gentiles[683]) и тем самым уберегла его от длившейся уже несколько столетий утраты языческими божествами былого влияния и положения. Именно эта подробность их мифологической биографии, бестолковость и непристойность которой становились все более явными с ростом человеческой способности к критическому суждению, сделалась роком этих божеств. А у Яхве не было ни личной истории, ни прошлого — за исключением миротворения, с которого начинается всякая история вообще, а также отношения к той части человечества, чей праотец Адам был создан по образу и подобию бога как Антропос, первочеловек, причем посредством особого акта творения. Другие люди, которые в то время тоже существовали, были, надо полагать, слеплены на божьем гончарном круге раньше, заодно со «зверями земными по роду их и скотом по роду его». Речь о тех людях, из которых Каин и Сиф взяли себе жен[684]. Если это допущение будет отвергнуто, остается всего одна, гораздо более предосудительная возможность — что они женились на своих сестрах (о чем Священное Писание умалчивает), как утверждал в конце девятнадцатого столетия философ истории Карл Лампрехт.

577 Особое провидение, выделившее евреев из числа осененных божественной милостью сообществ и сделавшее их избранным народом, исходно обременило их тяжким обязательством, которое они по понятным причинам всеми силами пытались обойти стороной, как обыкновенно и бывает с подобными закладными. Поскольку избранный народ всячески норовил отпасть от божества, а для Яхве было жизненно важно нерушимо привязать к себе необходимый объект, который он ради этой цели сотворил «богоподобным», то уже в начальные времена он предложил патриарху Ною «завет» между собой, с одной стороны, и Ноем, его детьми и их домашними и дикими животными — с другой стороны (договор, суливший выгоды всем участникам сделки). Дабы закрепить этот завет и удержать его в памяти, он в качестве зарока создал радугу. Потому в дальнейшем, когда он нагонял тучи, что несли молнии и водяные потоки, появлялась радуга, которая напоминала ему и его народу о договоре. Конечно, искушение использовать скопление облачных масс для эксперимента с