– Слышите? – спросил Кадыр-Али-бек.

– Да, – ответил князь Урусов.

Из сада доносились печальные звуки кобыза.

Деревнин явственно увидел это картину – под густым снегопадом сидит у могильного холмика на кошме одинокий человек и ведет горестный напев, тоскливый и протяжный, истинно прощальный напев.

– Мне пойти к нему? – неуверенно спросила Ази-ханум ученого. Деревнин понял, как остро старая женщина ощущала сейчас одиночество своего любимца.

– Нет, не стоит, ханум. Он еще не выплакал все свое горе.

И тут уж Деревнин догадался.

Кобыз заменял мужчине, воеводе, главе семейства те глаза, из которых льются слезы. Уже не первый год заменял – и об этом прекрасно знал старый мудрый Кадир-Али-бек.

Все, кто был в юрте, молча слушали голос кобыза.

Напев степняка поднимался к небесам. Кобыз говорил: я могу только проводить тебя к великому Небу, к всеобъемлющему Тенгри, только проводить, раз уж не сумел спасти.

Деревнин вдруг понял речь кобыза. Звуки, как умели, передавали то же, что он сам сказал убитому: все, что могу…

С неба летели медленные белые хлопья, ложась плащом на плечи воеводы Ораз-Мухаммада, к небу поднимались звуки, все более походившие на человеческий голос, так что еще немного – и они впрямь сложатся в слова.

И вдруг почудился Деревнину летящий откуда-то сверху тихий звон – словно провели быстрыми пальцами по натянутым струнам.

Почудился – и пропал.