— Арчибальд Денисович, — дожимал Корф, почувствовав — дозрел, — а владелец «Элизабет» кто? Из местных?

— Нет. — Мур налил ещё стакан. — Не он. Она, видите ли, чужая здесь, как и я. Дела тут у неё какие-то, склад здесь, в порту. А женщина, я вам скажу, дружище, век бы мечтал!

Мур взял сигару, вдохнул пару раз, выпустил облако дыма, положил мимо пепельницы и задышал в ухо Корфу:

— Я делал попытку…

Зорич, набычившись, глянул зверем. Семён Иванович боязливо отодвинулся подальше. Корф сердито зыркнул на есаула, но Мур сам себя избавил от беды:

— Да где там! Она не такая, скажу вам!

Почувствовав, как тяжелеет тело Мура, навалившегося на его плечо, Исидор Игнатьевич заговорил торопливо:

— Давно вы видели её в последний раз? Я думаю, у такой женщины много поклонников, не так ли?

Потерявший осторожность, он, затаив дыхание, ждал ответа. Мур потянулся рукой к сигаре, нашарил её не сразу, взялся за дымящийся конец и, обжёгшись, уронил её обратно. Вопрос дошёл до него не сразу. Пожевав губами, он переспросил:

— Когда?

И замолчал. Исидор Игнатьевич потряс его:

— Ну, Арчи!

Тот с закрытыми глазами выдохнул: «Давно» — и навалился на Корфа всей тяжестью. Положив Мура поудобнее, покинули судно. Обратно ехали молча.

— Ну, и что? — подвёл итог поездки Корф. — Добыча невелика. Какие могут быть дела у Мура с такой, как она? И видел-то он её наверняка издалека и изредка.

Зорич вспомнил тот вечер в ресторане, но промолчал. В общем, поездка ничего не дала. Обыкновенная контрабанда. Это не уровень Дианы. Не узнал он ничего и об исчезнувшем компаньоне Мура — Домницкий ли это? Выбравшись из машины, Корф пожал руки обоим, сказав:

— Работайте осторожно. Появятся новости — сразу ко мне.

Глава тридцать вторая

— Ну что, Семён Иванович, не посетить ли нам её жилище? Может, найдём что-нибудь интересное. Вы были там?

— Нет, — покачал головой сыщик, — только снаружи.

А подумав, добавил:

— Евгений Иванович, вы знаете, Виолетта Яновна, в общем-то, неплохой человек, правда с причудами, которыми она меня донимает, но добрая. Я подружился с её шофёром Фёдором, и я иногда пользуюсь её машиной, и она не возражает. До того дома далеко. Вы не будете против, если я за вами заеду?

Зорич рассмеялся:

— Конечно, нет, Семён Иванович, спасибо. Я буду ждать.

Пообедав, не раздеваясь, улёгся на диван и заснул, да так крепко, что не сразу понял, что к чему, когда его разбудил, тряся за плечи, Семён Иванович. Фёдор всю дорогу развлекал смешными побасёнками. Рассказал кое-что необидное и о своей хозяйке, Виолетте Яновне.

К дому, аккуратному кирпичному особняку в глубине сада, с густо посаженным кустарником вдоль дороги, подъехали, не останавливаясь. За недалёким перекрёстком, повернув и оставив машину, вернулись к дому. Шалыгин, просунув руку сквозь прутья калитки, повернул ручку, пропустив есаула вперёд. К дому вела присыпанная битым кирпичом дорожка, отделённая ровно подрезанными невысокими розовыми кустами, на которых кое-где жёлтыми и красными розетками видны были увядшие цветы, от более широкой, вымощенной булыжником полосы, которая чем ближе к дому, тем далее уходила в сторону к хозяйственным постройкам, видным за углом дома. Бесшумно шагая по опавшим листьям, Зорич со странным чувством смотрел по сторонам, пытаясь ощутить что-то, какую-то незримую связь с Дианой. Ведь она жила здесь. Когда не спеша, вдыхая свежесть прошедшего дождя и прелый запах листьев, они подошли совсем близко, а Евгений Иванович с умилением разглядывал стену её дома, четыре колонны с имитацией под розовый туф, поддерживающие фронтон веранды с лепкой античных сцен и цветной витраж широченных двустворчатых дверей с внушающими трепет бронзовыми ручками с разинутыми пастями львиных голов, Семён Иванович, ухватившись за портупею, призвал есаула не замыкаться в себе и, сноровисто достав из-за брючного ремня видавший виды ствол, ткнул пальцем в распахнутое угловое окно. В тот момент, когда сыщик поставил ногу на выступ цоколя и, ухватившись свободной рукой за подоконник, стал подниматься в окно, Зорич придержал его, показав удивлённому Семёну Ивановичу дверной ключ. Пытаясь понять, откуда это вдруг, он покорно пошёл следом за Евгением Ивановичем, который, щёлкнув замком двери, переступил порог, взяв на себя роль лидера.

Большая прихожая, по двум сторонам которой на постаментах большие красивые вазы. Оставляя следы подошв на толстом ворсе ковра, не сговариваясь, пошли дальше: Семён Иванович — к левым, а Евгений Иванович — к правым дверям.

В спальной комнате широченная кровать под голубым балдахином. Заглянув под полог, Евгений Иванович, открыв дверцу большого шкапа, шевельнул стволом ряд платьев. Вторая дверь — в уютный кабинет. Стол красного дерева, бросившийся в глаза малахитовый прибор с торчащими ручками и карандашами. Такого же дерева шкаф, за стеклом которого плотные ряды книг. Стены кабинета, как в спальне, затянуты в шёлк. Два трогательных пейзажа в тяжёлых рамах. Светлое окно с подтянутыми занавесками. Всё, что кругом, красиво и дорого.

Встретились с Семёном Ивановичем у двери в конце дома. Есаул потянул ручку на себя, и резвый сыщик оказался первым в туалетной комнате. Большое из цветного стекла окно. Половина стены — туалетный столик. Над ним большое зеркало во всю его длину. В центре мраморного пола большая ванна. В правом от двери углу небольшой шкаф. Шалыгин открыл дверку. Пара халатов и ряд чего-то красивого и, должно быть, дорогого и интимного. Семён Иванович, наклонившись, потянул носом да так и застыл, должно быть, забывшись. Есаул, деликатно кашлянув, призвал его к действию. В гостиной они сели на синий бархат изогнутого диванчика и, вытянув ноги, смотрели по сторонам. Внимание сыщика привлекла громадная картина с двусмысленными сценами, детали которой Семён Иванович, не пряча интерес, вертя головой, изучал внимательно, стесняясь подойти ближе. А в общем-то, всё то же: та же дорогущая мебель, да только вместо шелков на стенах — сплошь гобелены. Очень понравилась Семёну Ивановичу разлапистая золочёная люстра, прилепившаяся к потолку в нише, прямо над их головами.

Сидели довольно долго молча, не делясь впечатлениями, оставив это на потом, до тех пор, пока Семён Иванович, подскочив, не выкрикнул непонятное Евгению Ивановичу:

— Господи, а где