— Хорош бутуз, хорош! Весь в тебя, Женька, ведь и ты был таким наверняка, и вырастет сорвиголовой! Весь в отца!

Налюбовавшись, вернул есаулу. Посидели молча.

— Не мне советы давать, — заговорил Корф, — да и смешно было бы их давать человеку, у которого нет детей, но я тебя по-мужски очень даже понимаю…

Положил руку на кисть Зорича и сжал её.

— Теперь о деле. Загоскин в конце дня собирает все службы и контрразведку. Я расскажу тебе, что знаю. Через два дня к нам в город прибывает его кузен. — Исидор Игнатьевич кивнул головой на портрет на стене. — Приказано обеспечить и всё такое. От нас — мои люди и казаки. Остановится в особняке Леонидова на Борисоглебской. Ты знаешь, где это?

Есаул молча кивнул головой.

— Все мечутся: и градоначальника, и гарнизонные Рябова. Не дай бог и бомбисты за ним приедут следом. Подготовь казаков ко всяким каверзам. Ну да не мне тебя учить!

Встал, пригладив волосы, пошёл к двери, обернувшись, сменил тон:

— Слушай, Евгений Иванович, давай ко мне вечерком, после Загоскина, а то сидишь дома один, как сыч. Сам знаешь, Светка будет рада тебя видеть, а Пашка — тот вообще на тебя молится, для него что ты — что Илья Муромец! Так как? Не откажи!

— Не откажу. Спасибо, Исидор Игнатьевич!

Обнялись и расстались до вечера.

Приведя в восторг загалдевшую, истомлённую ожиданием толпу зевак, чёрная громадина, плавно притормаживая, протянула вдоль перрона состав из нескольких вагонов и остановилась, устало пофыркивая клубами белого пара, заглушая вылетающие в голубое небо из латунных раструбов звуки марша лейб-гвардии Преображенского полка. Не медля, раскрылись двери последних вагонов, и наружу высыпалась суетливая толпа чернобородых молодцов в черкесках, и, оседлав поджарых длинноногих скакунов, растянулась цепочкой, и отсекла группу городской знати и самозабвенно дующих в трубы, гремящих тарелками и колотящих в барабаны гарнизонных музыкантов от толпы, патриотический порыв которой сдерживали и казаки.

И к их радости, наконец открылась дверь среднего вагона, на перрон спустились двое в белых кителях и испускающих блики начищенных сапогах. Поддерживаемые ими под руки, спустились по ступенькам две дамы в коротких шубках, длинных платьях до земли и шляпках под вуалями. В одной из них Зорич с удивлением узнал Диану. «Верно, это она», — в совершенном смятении подумал есаул. Последними спустились ещё четверо в мундирах. К ним устремилась местная знать. Обменявшись рукопожатиями, коротко переговорив, пошли неспешно к длинному ряду экипажей, вытянувшихся в сторону города. Зеваки с энтузиазмом завопили бог знает что и замахали котелками и букетами осенних цветов. Музыканты, покончив ещё с одним, не первым маршем, грянули вдогонку «Прощание славянки». Тем всё интересное и завершилось. Джигиты, бросая свирепые взгляды по сторонам, окружили с двух сторон несколько карет. Казаки, оставив в покое зевак, двинулись следом.

В голове маячила одна мысль: «Что происходит? Что делает здесь Диана в такой компании?» Покусывая травинку, есаул неспешно шёл по дорожке, поглядывая по сторонам. Казаков второй линии охранения не видно, надо сказать Фролу, чтобы подтянулись ближе к зданию. Темнело. Окна особняка засветились огнями. «Впрочем, — размышлял Зорич, — раз она здесь, думаю, скоро увидимся. Вряд ли она расскажет всё, она очень скрытная, она и тогда, прощаясь, говорила какими-то намёками». Дорожка повернула к дому. В полумраке у белёсого ствола высокого платана есаул разглядел фигуру человека, который шёл навстречу. Это был Шалыгин. Пожав ему руку, осведомился:

— Где Корф, Семён Иванович? Как долго мы будем стоять здесь? Прохладно, да и ребята уже проголодались.

— Корф где-то здесь, — проговорил Семён Иванович, — а когда — не говорил… Евгений Иванович, кое-что интересное я разглядел здесь. Думаю, оно и вам будет небезразлично. Пойдёмте. Близко не подойти: под окнами маячат эти, в черкесках. Но у меня с собой, — похлопал по карману сыщик, — бинокль.

Притаившись за кустами, Семён Иванович протянул бинокль и показал пальцем на ярко освещённое окно второго этажа. Видны были лишь головы и плечи четырёх сидящих за столом. Зорич стиснул зубы. Вторая справа — Диана, рядом офицер в белом кителе, его Евгений Иванович видел у поезда, крайним слева сидел вполоборота кузен «помазанника». С детства они поразительным сходством дурачили тётушек при дворе, да и сейчас — та же причёска, аккуратные усы и бородка, всё как на снимках в газетах. Есаул перевёл бинокль — справа, крайний — зелёный с золотом халат, красиво собранная чалма. Яркие, крашенные хной усы и борода. Зорич содрогнулся. Как он попал сюда? Так вот оно что, едва не вырвалось у него, вот в чём загадка! Это же он, Аюб-хан, сын Аббаса, наследный принц. Вспомнил есаул, как в прошлой жизни Диана как-то, рассмеявшись, сказала: «Ах ты, мой Отелло!» — когда он, не сдержав порыва, сказал ей: «Я вызову его на дуэль! Его намерения в отношении тебя слишком откровенны!» Его визави оказался в Петербурге проездом в Британию, где он позже получил образование. Всё стало ясным. Большая политика. Наследника заманили, использовав Диану как приманку. В политике все средства хороши, горько усмехнулся есаул, с британцами — их же коварством. Ведь Диана оказалась пешкой в игре имперских интересов. И Зотова устранили по неясным пока причинам. Как-то Исидор Игнатьевич проговорился намёком, что у него есть какая-то мысль на эту тему, но дальше намёка не пошёл. А вот факт: брошь и имитация сходства Дианы с какой-то дамой кажутся наивными, но при необходимости ею могли воспользоваться те, кто затеял всё это. Так думал Зорич, разглядывая участников тайного сговора, как вдруг его размышления прервал грубый окрик за спиной:

— А ну, повернись и бинокль дай!

Больно упёртый в спину ствол. Чья-то рука сзади ухватила и потянула к себе ремешок бинокля. Их было двое, Зорич сразу узнал тех двух головорезов Жлуктова, которые задирали его когда-то. Холодная ярость обуяла его. Ухватив ствол винтовки, дёрнул на себя и отвёл в сторону, оставив ремешок бинокля в руках сыщика, не смутившегося неожиданным обстоятельством, к которым опасная профессия приучила его настолько, что его хоть со сна разбуди — его реакция будет такой же. Понятно, что заварушка закончилась бы