На полу я сидела недолго. Вскоре вернулась Жизель, так что пришлось взять себя в руки, оторвать попу от ковра и отложить страдашки до более удобного времени. Вываливать на соседку подробности из жизни в любовном то ли треугольнике, то ли трио не хотелось. Вряд ли я смогла бы адекватно объяснить человеку невовлечённому все странности и нюансы наших отношений, не касаясь при том моего иномирного происхождения.

Честно говоря, я и сама их до конца не понимала.

Эветьен наведался к императору за разрешением досрочно покинуть дворец, незамедлительно оное получил, мне собирать было особо нечего, и поэтому уехали мы ещё до полудня. Переправились на лодке на другой берег, занятый Франским кварталом, затем на наёмном экипаже добрались до городского дома Эветьена, где нас уже ожидали слуги. Я не посетила ни утреннее благодарение, ни завтрак – всё равно кусок в горло не лез, – и попрощалась лишь с Жизель, немало удивлённой внезапным отбытием соседки. Тем не менее, расстались мы на самой тёплой дружеской волне, которая только могла быть между двумя девушками, связанными необходимостью делить одну жилплощадь и испытывающими взаимную симпатию друг к другу. Кили, будучи, прежде всего, в штате дворцовой прислуги, а не моей личной горничной, осталась в столичной резиденции. Эветьен заверил, что у меня будет другая камеристка, понадёжнее дворцовой. Выяснилось, что раннему визиту жениха прямиком на место преступления я обязана именно Кили. Горничная, как и тогда, когда я ходила тайком на танцы в покои эмиссара Риа, сочла, что суженой фрайна Шевери опасно оставаться на всю ночь в обществе его младшего брата и плевать, что тот безбрачный рыцарь, допустимый для охраны дев жребия, и отправилась к Эветьену. Разумеется, не застала, однако не поленилась передать подробное послание на словах через его слугу.

Как ни странно, Тисон поехал с нами. Правда, за всё время в пути мы с ним не перемолвились ни словом, в экипаже он сидел напротив меня, однако глядел исключительно в окно. Тисон вообще смотрел куда угодно, но только не на меня, будто меня вовсе рядом не было, и казался отстранённым, полностью погружённым в собственные невесёлые думы. Причём явился в последний момент, когда мой скромный багаж погрузили, мы сами сели, и лодка уже готовилась отплыть, без форменной хламиды и с заплечным вещевым мешком. Ещё и берет нацепил, правда, поприличнее того, что достался мне. Братья о чём-то пошептались и больше я ничего от Тисона не слышала.

Оставшаяся часть дня прошла за обустройством на новом месте, знакомством с прислугой и домом и моим подробным пересказом, что произошло вчера. С дотошностью следователя Эветьен расспрашивал меня, что я видела, слышала и чувствовала во время нападения, что успела заметить, что мне показалось или не показалось. Я упомянула прожитый фрагмент из прошлого Асфоделии, и Эветьен мгновенно вцепился в него. Пришлось и тут пошагово вспоминать, что я слышала, видела и ощущала.

Записи на элейском я видела, но не присматривалась к ним и уж тем более не читала. Асфоделия хорошо их знала, поэтому ей не было нужды вчитываться в них при каждой возможности, а я была лишь зрителем, не имеющим никакой власти над чужим воспоминанием.

Жезл я описала максимально подробно. Попробовала даже зарисовать, но получилось очень уж схематично и кривовато.

Показала и осколок, прихваченный из дворца. Эветьен долго, придирчиво изучал потенциальную улику, водил над острыми краями пальцами и хмурился, а потом вовсе его у меня реквизировал без объяснения причин.

Следы в дворцовых покоях к утру благополучно рассеялись – и концы в воду, как говорится.

Тисон по прибытию в дом брата удалился в одну из гостевых комнат и до вечера оттуда не высовывался.

И да, мне предстояло спать в хозяйских апартаментах. Вещи туда перенесли сразу, и никто из слуг ни взглядом случайным, ни гримасой украдкой не выразил своего мнения относительно столь поспешного заселения жениха и невесты в одну спальню.

Вечером мы втроём чинно и в скорбном молчании поужинали в столовой. Я думала, страннее, чем уже есть, быть не может. Ан нет, всегда оставалось место для дальнейшего падения. Прямоугольный стол рассчитан на восемь персон, но рассаживаться по-хитрому мы не стали: Эветьен занял место во главе, я и Тисон – рядом, на длинных сторонах, друг против друга. Сама трапеза была много проще, легче и короче затяжных дворцовых ужинов, без бесконечных перемен и чужих глаз, однако радости сей факт принёс мало. Не очень-то приятно вот так ужинать пусть и втроём, но в напряжённой тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов, то беспокойно коситься друг на друга, словно непоседливые дети, то притворяться, будто всецело увлечён содержимым тарелки.

После мы разошлись.

За неимением лучших идей я решила лечь спать пораньше, а перед сном уделить время занятию, с которым в этом мире почти что распрощалась – чтению в постели.

Эветьен, вероятно, тоже.

В результате в спальне мы оказались одновременно и ещё несколько минут сталкивались во всех важных общественных местах вроде ванной комнаты и гардеробной. Старательно улыбались – Эветьен извиняюще, я вымученно – и прикладывали все усилия, дабы как можно меньше мешать друг другу. Хорошо хоть, Тисон скрылся в гостевой спальне и участия в этих танцах на ограниченной площади не принимал. Весь день я пыталась думать о чём угодно, лишь бы не о нём и всей этой ситуации в целом. С головой погружалась в новые дела и заботы, радуясь, что они есть и можно заняться чем-то ещё, кроме страданий, переживаний и судорожных размышлений о произошедшем. Отчасти я понимала Тисона – моё иномирное происхождение не укладывалось в картину его собственного мира с той же лёгкостью, какая отличала его брата. Как я сама реагировала бы, узнай, что человек, с которым я успела сблизиться, оказался вдруг не тем, за кого себя выдавал, кем считала его я? Причём он не просто притворялся кем-то другим, но был пришельцем из неведомых, невообразимых мест, душой, затесавшейся в тело, ей не принадлежащее?