Сердце стучало заполошно, в горле пересохло. Воздух, казалось, наэлектризовался до предела, одно неаккуратное движение, слово, вздох и коротнёт.

Ещё шаг, короткий, осторожный, словно я могла испугаться и убежать.

Тогда не сбежала, даже наоборот, а теперь и подавно дверь перед носом не захлопну.

Порог по-прежнему нас разделял, но сейчас достаточно чуть-чуть податься вперёд, чтобы уткнуться в человека перед тобой. Я посмотрела исподлобья на Тисона, пытаясь понять по тёмным глазам, опасается ли он меня напугать или в себе не уверен? Уже привычным жестом он поймал мою руку, погладил пальцы, и я действительно подалась навстречу, глядя снизу вверх столь пристально, не мигая, будто надеялась его загипнотизировать. Тисон коснулся моего подбородка, приподнял его и склонил голову, накрывая мои губы своими. Отчего-то на мгновение показалось, что сердце вот-вот из груди выскочит…

Не выскочило, оставшись на положенном природой месте.

Зато мир сошёл с ума.

Или с ума сошли мы.

Момент, когда лёгкий, почти целомудренный поцелуй превратился в настойчивый, жадный, я благополучно пропустила. Вот был первый, едва ощутимый, обжигающий губы горячим дыханием, и вот он уже совершенно иной, иссушающий, выпивающий до дна. Словно некто вжал педаль газа до упора, и тормоза сорвало напрочь, отправив нас на полной скорости в неизвестность. Невинное поглаживание пальцев забыто, Тисон рывком прижал меня к косяку, я обвила мужскую шею руками, царапнула ногтями жёсткую кожу куртки. Скользнула ладонями по плечам и попыталась вслепую её расстегнуть.

Ненавижу эти крючки, сто двадцать пуговок где не надо и кучу завязок там, где как раз пригодилась бы одна нормальная пуговица!

На эффектное отрывание с мясом, впрочем, силёнок тоже не хватило.

Тисон отвёл мои руки прежде, чем я начала шипеть раздражённо и дёргать что не надо, и расстегнул и снял куртку сам. Она улетела куда-то в гостиную, Тисон подхватил меня, поднимая над полом, и я обняла мужчину руками и ногами. Твёрдый косяк неприятно врезался в спину, но мелкое это неудобство было далёким, несущественным. Нужен ещё один поцелуй…

И ещё одно прикосновение, наполовину бесцельное, лишь ради самого факта прикосновения, ради ощущения друг друга в близости столь желанной, сумасбродной.

И ещё, будто без них мы не могли жить.

Действительно сумасшествие.

Ладони в уже знакомом хаотичном порыве прогулялись по телу, сминая тонкую белую ткань, губы опустились ниже, по шее, ключицам, не столько касаясь нежно, сколько жаля болезненно. Я откинула голову назад, утыкаясь в дурацкий косяк, ловя ртом воздух, который, похоже, закончился вовсе в радиусе двух-трёх метров. Губы пылали, точно заклеймённые, тело плавилось кусочком масла на раскалённой сковородке и в голове кисло-сладкий туман с тусклыми вкраплениям отдельных вялых мыслей. Тисон чуть отодвинулся, посмотрел на меня пристально и, продолжая удерживать меня на весу, сошёл наконец с порога. Пересёк комнату и усадил меня в изножье на край кровати. Наклонился, впился в мои губы жадно, словно не способный насытиться их вкусом, провёл кончиками пальцев по шее, опускаясь к вороту ночной сорочки, лаская кожу на границе с тканевой преградой. Отстранился и резкими, рваными движениями начал избавляться от оставшейся одежды.

Я тоже.

Снять женскую рубашку внезапно оказалось сложнее, чем мужскую. Чёртовы ленты путались и не желали развязываться, я то нетерпеливо дёргала их, то поглядывала украдкой на Тисона. Хотелось сорвать треклятую тряпку и выкинуть подальше, до такой степени раздражала необходимость раздеваться, тратить на разоблачение лишние драгоценные минуты, прерывать контакт.

Вынужденную войну с одеждой мы закончили почти одновременно.

Одновременно же потянулись навстречу, сплетая руки, цепляясь друг за друга. Тисон опрокинул меня на смятое одеяло, прижал к перине, позволяя насладиться головокружительным ощущением его тела, прикосновением кожи к коже. Спустился новой цепочкой от губ до груди, я выгнулась, чувствуя, как его ладонь перебирается на внутреннюю сторону бедра. Сделав глоток душного, перчёного воздуха, я ухватилась за мужские плечи, надавила, отстраняя от себя. Тисон подчинился, выпрямился, и я на удивление легко перевернула его спину, укладывая на одеяло. Сама нависла сверху, в каскаде упавших по обеим сторонам лица волос, склонилась, поцеловала. Повторила его действия – губами вниз по телу и ладонью по бедру, нарочито неспешно, дразнясь. Провела пальцами вверх-вниз по мужской плоти, слушая прерывистые вздохи, и выпрямилась резко, перебросила волосы за спину. Перекинула ногу и медленно опустилась.

Не знаю, как так вышло. Просто захотелось. Тело, охваченное безумием этого пожара, сделало, а разум не спорил с желаниями, слишком острыми, всепоглощающими, чтобы им противостоять и возражать. Я двигалась, задавая темп сама, ладони Тисона скользили по моим бёдрам, и остальной мир затерялся где-то там, за пределами кровати и спальни, озарённой тусклыми отблесками огня в камине. В какой-то момент одна ладонь переместилась на талию и Тисон рывком сел, обхватил меня за поясницу, привлёк к себе. Я обняла его, теряясь в вихре пёстрых ощущений, в прямом завораживающем взгляде глаза в глаза, в неровном дыхании, обратившимся одним на двоих. Второй рывок, и я опять оказалась опрокинута на одеяло, а Тисон навис надо мной, перехватывая управлением процессом, каждым толчком вжимая меня в перину. Я лишь выгибалась сильнее, подозревая смутно, что вновь впиваюсь ногтями в мужские плечи.

В пропасть мы тоже сорвались почти одновременно. Яркое, безумное падение – или полёт? – вдвоём, в тесных, жарких объятиях друг друга. И время замерло, позволяя пусть и недолго, но ни о чём не думать.

* * *

Тяжесть сотворённого обрушилась на меня утром.

Спросонья я не сразу сообразила, кто посапывает мирно рядом со мной. Ещё и руку на меня закинул хозяйским жестом и к себе поближе подгрёб. Жизель всегда ухитрялась оставаться на своей половине постели, на мою не посягала, и оттого сонный мозг никак не мог сложить уже привычные представления о пробуждении с изменившимися реалиями нового дня. Я скосила взгляд на постороннюю руку, возлежащую поверх одеяла, и поняла, что она, рука, мужская. Медленно, осторожно попыталась перевернуться с бока на спину, что оказалось не так-то легко сделать, находясь под чужой конечностью.

Тисон.

Спит себе рядышком преспокойно, на животе лёжа и уткнувшись щекой в подушку. Выражение повёрнутого ко мне лика умиротворённое, расслабленное, впору картину писать. Можно подумать, он этой ночи полжизни ждал и наконец получил страстно желаемое. Хотя… в свете десятилетнего целибата не так уж это далеко от истины.

В памяти всплыла наиболее яркая, содержательная часть оной ночи, и я отвернулась, сама уткнулась в свою подушку и приглушённо застонала.

Я изнасиловала безбрачного рыцаря.

Нет, он, конечно, не очень-то и против был…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍