что мне вновь пришлось отправиться в столицу, планируя сыграть там роль политика, Кевин остался в Лонгфирте, чтобы проследить за ремонтом «Стилвелла», а капитан Оукшотт отправился в море на «Метеоре», намереваясь заняться каперством.

Путешествие в Лонгфирт заняло два дня, но на обратное должно было уйти четыре или пять, потому что мы шли против ветра, из чего следовало, что мы не могли двигаться прямо, а только зигзагами. Сначала мы следовали крутым бейдевиндом при бурном море и сильном ветре, потом начали менять галсы, и на полуюте все отчаянно сотрясалось. Мы то поднимались на гребень волны, то срывались вниз, все предметы на полках вибрировали, как и наши желудки. Впервые в жизни у меня случилась легкая форма морской болезни, но к вечеру я пришел в себя и смог принять участие в ужине. Чего нельзя сказать о солдатах, которых мы перевозили, – им было так плохо, что вся палуба оказалась покрыта их рвотой, а многие лежали, не в силах подняться.

Я вышел на палубу, чтобы проветриться, надев старую шерстяную куртку, а поверх корабельный плащ, и поглубже надвинул старую шапочку ученика адвоката. Я с наслаждением вдыхал свежий морской воздух, который пронесся над океаном, чтобы наполнить наши паруса, легкая пена поднималась от носа корабля, образуя туман, и, казалось, будто звезды танцевали отчаянную сарабанду, пока корабль раскачивался у меня под ногами. На полуюте больше никого не было, вахтенные офицеры и кормчий находились в рубке.

– Тебе не кажется, что все стало бы намного проще, если бы сэр Эндрю согласился на твое предложение и сразу отдал тебе корабль? – спросила Орланда.

Наверное, я ее разочаровал, когда не закричал и не отскочил в сторону, точно напуганная лань. За обедом я выпил достаточно, чтобы спокойно смотреть на нимфу, поэтому лишь стряхнул брызги с глаз и повернулся к Орланде, стоявшей в тени треугольного паруса. Она закуталась в темно-зеленый плащ, спрятав под капюшоном огненные волосы. Звездный свет мерцал в ее изумрудных глазах, капли пены казались бриллиантами на плечах.

– Совсем непросто было захватить корабль, который превосходил наш размерами в пять раз, не так ли? – поинтересовался я.

– В самом деле, непросто? – ответила она вопросом на вопрос. – Вы без особых проблем бомбардировали несчастный галеон, пока он не сдался. И твоя роль не потребовала особой отваги или умений.

– Я и не претендую на героическую отвагу или умение вести войну, – проворчал я.

Она криво усмехнулась:

– Как же тебе везет, ты даже не сумел перерезать разбойнику горло, когда внезапно напал на него сзади.

– Однако он умер.

Она протянула руку, затянутую в перчатку, и коснулась моей груди, как раз над тем местом, где я хранил пергамент сэра Бэзила, удостоверявший наличие счета в банке Оберлин Фратер.

– И ты его ограбил, – продолжала Орланда. – Возможно, ты и не разбойник, но заслуживаешь такой же участи.

От ее прикосновения я похолодел, ведь теперь я знал, что документ может привести к моей гибели, если Орланда внушит кому-нибудь мысль его проверить. Я решил держаться подальше от зловещей темы.

– Значит, именно ты уговорила сэра Эндрю отказать нам в проведении призового суда?

– Ну конечно, – сказала она, бросив на меня невинный взгляд. – И я могу убедить других расстроить твои планы, когда ты доберешься до Селфорда. Ведь добродетельная и скучающая королева растеряла из-за тебя всех своих друзей, но ей требуются советники, а несколько слов шепотом на ушко окажутся столь же действенными и внятными, как крик с небес.

– Если ты хотела причинить мне вред, – ответил я, – то могла не тратить силы на лорда-губернатора, для достижения цели тебе хватило бы направить в мою грудь пулю во время сражения с «Королем Стилвеллом». Или в руку, или ногу, чтобы сделать меня калекой.

На ее лице появилось презрительное выражение.

– О! Война. – Она вложила весь свой яд в это слово. – Если ты хочешь быть воином, Квиллифер, тебе следует помнить, что война всегда является наказанием сама по себе и ей не нужна моя помощь. Во время сражения достаточно пуль, на одной из которых обязательно будет твое имя, и мне можно даже не писать его на ней.

Как ни странно, я нашел в ее словах утешение, ведь теперь я знал, что моя гибель в сражении будет случайностью, а не результатом ее божественного вмешательства. Однако смерть в сражении оставалась смертью, а я в любом случае не хотел завязывать с ней близкого знакомства.

– Значит, наше с тобой противостояние будет продолжаться в залах суда, – сказал я.

– В судах, дворцах и спальнях, – сказала она. – Ты не отказываешься ни от одной возможности, и я тоже не стану.

– Знаешь, – заявил я, – ты оказываешь мне особую честь своим вниманием.

– Посмотрим, что ты почувствуешь, когда я с тобой закончу, – парировала Орланда.

И исчезла среди ночи и брызг морских волн, оставив меня на палубе размышлять о собственной судьбе.

Как только я вернулся в столицу, я сразу же написал герцогу письмо с просьбой об аудиенции. Он ответил приглашением на завтрашний обед, и, когда я к нему пришел, оказалось, что это было великолепное мероприятие со множеством знаменитых дам и господ королевства. Все они сидели за столом, повторяя фреску на потолке, где толпились боги и богини с кубками вина в руках.

Две пушки, сделанные из сахара, со всеми деталями: орнаментами, завитками, ручками в виде дельфинов и тщательно воспроизведенными заклинаниями, – напоминали гостям о настоящих орудиях, заказанных герцогом. Шести футов в длину, украшенные настоящими золотыми листьями, они стояли в центре стола вместе со съедобными ядрами, шомполами, дульными пробками и другими предметами искусства пушкарей.

Ослепительные герцог и герцогиня сидели во главе стола, меня же посадили в противоположном конце, в компании секретарей, адвокатов и бедных родственников, и я их видел, только сильно изогнув шею или когда они вставали, чтобы произнести тост или речь.

Обед устроили в честь рыцаря-маршала, сэра Эрскина Латтера, только что назначенного королевой на пост капитана-генерала, которому предстояло командовать армией. Я знал о нем совсем немного, но у меня не появилось уверенности, что война скоро завершится. Эрскин Латтер представлял собой тип немолодого ветерана, с седыми волосами, доходившими до мочек ушей, он заметно горбился, когда, шаркая, шел между двумя адъютантами – очевидно, в их задачу входило его поднимать, если он упадет. Он кутался до подбородка в соболиную шубу, но даже в зале с пылающими каминами и со множеством гостей трясся от холода. Когда он что-то говорил, отвечая другим гостям, я его не слышал, и мне оставалось лишь радоваться,