— Хорошо, приготовлю. Едва ли за время поездки ты успел так подружиться с Капитолиной Сергеевной, что теперь не можешь с ней расстаться. Приставать с расспросами не стану… Это сюрприз, верно?

— Еще какой, — согласился Гуров, перемешивая в сковороде яйца с остальными ингредиентами. Выглядела его порция, конечно, менее привлекательно, но голод побеждал. — Я дело завершаю здесь, кое-какие детали осталось уточнить — и все, свободен. Да, Маша, да… Я у тебя и в отпуске работаю, но тут нельзя иначе было. И вот, главный свидетель очень нуждается в отдыхе. Смене обстановки, крепком сне и шашлыках. Кстати, о спектакле и твоих завистниках. Как ты считаешь, если тебя после выступления встретит с огромным букетом и увезет в неизвестном направлении на шикарной машине не муж, а симпатичный молодой человек — твои злопыхатели от зависти и сплетен позеленеют?

Аджей уже вернулся из ванной и стоял теперь рядом, забыв о завтраке. Он смотрел на Гурова недоверчиво, почти испуганно, и будто не мог решить, улыбаться ему или нет.

Мария же была женщиной опытной, с Гуровым жила не первый день, потому не тратила времени на недоумение, сразу фокусируясь на главном.

— Считаю, да, позеленеют. И говорить об этом будут еще долго, но тут, конечно, многое от размера букета зависит. А что, юноша действительно молодой и симпатичный?

— На свою голову, да.

Гуров перекладывал завтрак на тарелку и старался не улыбаться, глядя на то, как в глазах Полонского загорается неподдельный, детский восторг. Подумав о чем-то своем, он снова вскинул голову на Гурова и прошептал, совсем тихо:

— У меня костюм есть, белый. Фотографы говорят, я в нем на человека непохож, — потом подумал еще и добавил неожиданное, посерьезнев: — А еще я картошку умею чистить.

— Ты приготовь комнату, Маш, — все-таки улыбнулся Гуров. Надежда Аджея пожить в семье могла растопить ледники Антарктики. И не имело значения, что ему почти тридцать лет, а не девять, и что зовут не навсегда, а погостить. Гуров знал, что не может по-приятельски потрепать художника по плечу, успокоить, жизнь не научила Полонского принимать подобное. Но Маша не станет спрашивать. Как и робеть перед знаменитостью. Она посмотрит в настороженные глаза, оценит ситуацию верно и обнимет его на пороге. Тот сперва замрет, не зная, что делать, а потом обнимет в ответ. И маленький Аджей, до сих пор живущий в душе этого успешного, красивого мужчины, станет немного меньше бояться людей. — У нас тут могут дела еще возникнуть, но я билет на завтра взял. Не думаю, что планы серьезно изменятся. Я сегодня зайду к Молотовой, и все, можно считать мои дела в Онейске законченными.

Когда разговор завершился и они сели завтракать, Гуров спросил:

— Ты сумеешь исчезнуть из планов фестиваля?

— Оксана справится. Все ключевые моменты проработаны, и я здесь уже не нужен. Мохов дает интервью каждому, кто попросит, и оправдываться перед кем-то за грязь, что он льет мне на голову, я не собираюсь. Никогда этого не делал. Бессмыслица, потому что люди всегда верят лишь в то, во что хотят. Пресса топчет меня в светской хронике, хейтеры брызжут слюной в интернете. Каждый занят своим делом, просмотры растут, теперь я не просто ангел, а таинственная личность, за которой по пятам идет сама смерть. — Доев, Аджей принялся наливать чай. — Я, Лев, понятия не имею, как атмосферу фестиваля спасти, и, честно говоря, не вижу смысла этого делать. Город Онейск однозначно дал понять, что мое присутствие здесь нежелательно. Это неприятно, но и только. На хлеб с маслом я себе и без них заработаю. Ты правда знаешь, кто убил тех людей?

— Не знаю. Но уверен на девяносто девять и девять десятых процента, а это, по моему опыту, немало. У меня к тебе будет просьба, Аджей. И это очень серьезно. Нет, это не про Машу и театр, гораздо важнее. Посиди сегодня, пожалуйста, здесь, у меня.

Полонский выложил на стол мобильный, на котором виднелось десять пропущенных вызовов от Оксаны.

— Как ты скажешь, Лев. Но мне нужно будет позвонить Оксане, а то она вертолеты поднимет в воздух в поисках моего расчлененного тела. И допрос у меня сегодня, с ним как быть?

— Оксане напиши. Скажи, что ты в программе по защите свидетелей, и все. Комментариев прессе пусть не дают или придумают что-нибудь вроде недомогания. Ни допроса, ни нового визита в морг у тебя не будет. Если я прав, то Мохов и без нас найдет сегодня, чем себя занять. Напиши Оксане и отключи телефон. До моего возвращения не выходи из дома, к дверям не подходи вовсе. Нет тебя, ты исчез. Сиди в интернете, опустошай холодильник, спи. Твоя задача на сегодня — до моего возвращения делать вид, что тебя не существует, и быть в безопасности.

— А Настя?

— В данный момент под угрозой ты, не Настя. Потому что снять крылья и повесить нимб на гвоздь хочешь ты, а не она. Повтори, как понял задачи, боец.

Гуров обувался в прихожей, и странное удовлетворение владело им. Теперь он точно понимал, для чего снял квартиру с железной дверью и решетками на окнах. Не его они должны были защитить. Аджей не паниковал и не задал ни одного лишнего вопроса. Для человека, за которым пристально следит психопат-фанатик, держался он на редкость хладнокровно.

— Написать Оксане, отключить телефон. Есть, спать, смотреть мультики. К дверям не подходить.

— Молодец, — не удержался от похвалы Гуров, и глаза художника если не потеплели, то немного ожили. Он был собран и готов к схватке. Потому что больше не был один. — Я тебя закрою, и приступай к исполнению. С Настей все будет в порядке, и с тобой тоже. До вечера.

По дороге в участок Вити Сизого Гуров смотрел на город. И понимал, что Аджей прав. Если Аджей Полонский исчезнет с лица земли сегодня, жизнь не остановится. Поклонники поплачут, возможно, кое-кто, ослепленный своей любовью к кумиру, решит последовать за ним, за грань, творческие личности падки на широкие жесты и эффектность. Пострадают, конечно, те, кому помогал он лично, своими деньгами, примером, добрым словом. Но мир велик. И на открывшуюся вакансию ангела, несущего надежду, индустрия развлечений тут же, по проторенному пути, извергнет в мир еще с десяток подобных Аджею. Белокурых, с юными, подкачанными телами и берущими за живое историями о неизменно трагичной судьбе. Таких, как Лена, трезвых и ясно мыслящих, среди его паствы немного. И они не пострадают, просто продолжив жить, общаться с интересными людьми и говорить себе, глядя в зеркало по утрам: «Я смогу». Прочие найдут себе новые примеры для подражания, разделившись по предпочтениям в цвете глаз, к примеру. Кого-то зацепят опасные, зеленые глаза у нового ангела,