А дойдя до своих дверей на первом этаже, уже за полночь, замер, увидев под синей дверцей электросчетчиков скорчившуюся прямо на полу фигуру, в джинсах и не по размеру большой толстовке. Аджей, гордый, не позвонил. Но каким-то образом нашел его адрес, приехал, и невесть сколько часов сидел под дверями. Поднявшись навстречу, ничего не сказал. Молча поднял с пола и протянул пакет с логотипом местного супермаркета. Гурову показалось, что для коньяка и мясных деликатесов, которыми от неимения фантазии его обычно потчуют, пакет слишком объемный. Заглянул. Внутри оказались пачка черного чая в пакетиках, две литровые бутылки йогурта, несколько коробок с печеньем и кексами, шоколадные батончики россыпью.

Гуров улыбнулся, глядя на то, как Полонский прячет руки в огромный карман на животе. Открыл дверь и распахнул ее, приглашая:

— Заходи. Будем разговаривать.

Глава 14

Сон сняло, как рукой. О том, что ноги, не привыкшие к таким марафонам, предательски ныли, а на душу опустился долгожданный и заслуженный покой, Гуров забыл мгновенно и начисто.

Он спиной ощутил, как Полонский входит на его территорию. Разулся, не спрашивая, хотя едва ли разувался, входя к себе или к кому-то из паствы, вроде Олежи Максимова. Выставляя добычу на столик между углом дивана и креслом, наблюдал краем глаза за гостем. Сегодня что-то произойдет. Такие люди не забегают от скуки на чай.

— Как ты узнал, где я живу?

— Ты тут не живешь, ты не местный. Это съемная квартира. Но ничего, прилично.

Аджей осматривался, как дикий зверь, выпущенный лесниками из мешка в человеческом жилище. Цепко, замечая, считывая, впитывая каждую мелочь. Гуров даже ощутил неловкость за то, как сильно это место отличается от его настоящего дома. За то, что сейчас Аджей, еще до конца не уверенный в том, стоит ли ему доверять, ищет подсказки там, где их нет и быть не может. За стеной сосед-старик натужно закашлялся, и художник вздрогнул. В другом мире, кажущемся сейчас нереальным и далеким, где живут Маша и чета Крячко, где люди получают зарплату, а не гонорары, и где близких называют друзьями, а не менеджерами, так реагируют разве что на выстрелы. Аджей зябко поежился, но потом все же решительно снял толстовку. Под ней обнаружилась футболка зеленого цвета с наполовину вытертым принтом на груди в виде носорога. По тому, насколько она вытянутая и вылинявшая, Гуров понял, что носит хозяин ее не перед каждым, а скорее всего, просто в ней спит. Он знал Аджея неполную неделю, но уже понимал, что это вполне в стиле парня: когда решение было принято, он просто натянул на себя первое, что подвернулось под руку, отмахнулся от охранников и вышел в ночь.

— Тебя сдал тот участковый, Виктор. Мои парни, когда я сказал, что тебя нужно найти, раздобыли мне твой настоящий адрес, домашний. И телефон супруги, домашний и рабочий. Она красивая. Ты не говорил, что женат.

Гуров оторопел. С непосредственностью любопытного ребенка Полонский навел о нем справки и говорил сейчас об этом так, будто подобное в порядке вещей. «Дыши, мужик, дыши, — сказал себе полковник, — раз Маша не позвонила, значит, никто ее не побеспокоил. Аджей просто заглянул в замочную скважину, прежде чем довериться. Понял, что его провели, и нашел настоящую скважину, а не ту, что ты предложил ему при знакомстве. Ты знаешь о нем такое, о чем не рассказывают лучшим друзьям. Осознанно или нет, но он уравнял ваш счет. Ты влез в его жизнь без спроса, он влез в твою».

— Ты не спрашивал.

— Да. Я много о чем не спрашивал, а надо было.

Гуров никогда не обращал внимания на то, как громко тикают, буквально грохочут, в этой квартире настенные часы. Можно было подумать, что Светлана Валентиновна не захотела жить здесь сама, а сдавала комнату, только из-за них. Лев прокашлялся и спросил, стараясь говорить мягче. Взвинченная до предела напряженность Полонского уже начинала его беспокоить. Если ветер случайно стукнет форточкой об решетки на окнах, парень, пожалуй, взорвется.

— Может, присядешь? Нужно попробовать расслабиться.

— Я не могу.

— Хорошо. — Гуров согласился, как если бы действительно говорил с ребенком или подростком. Нездоровым и перепуганным до смерти. Поднялся на ноги, стараясь не делать лишних движений, направился в кухню. — Чай будешь? Или все же йогурт?

— Чай. Спасибо.

Сердобольная квартирная хозяйка снабдила постояльца не только посудой, но и необходимым минимумом, вроде соли и сахара. В маленьком холодильнике не горела лампочка, зато в уютной стеклянной вазочке имелся мед. Гуров решил не интересоваться, какой именно чай предпочитает знаменитость. Приготовил и выставил на столик в зале две большие кружки с черным, мед и ложку. Полонский попытался ходить от окна до выхода из комнаты с чаем. Но вскоре задумка Гурова принесла свои плоды. Художник сел. Пока чай остывал, просто держал посуду и смотрел то в стену, то в пол. Потом принялся пить, заедая чай медом. Гурова удивило то, что, принеся в чужой дом полный пакет сластей, Полонский к ним не притронулся. Он выпил свой чай, съел весь мед и сидел теперь, выскребая ложкой сладкие остатки. Внезапно Лев все понял. И когда это произошло, название фестиваля показалось ему смешным и поверхностным. «Ангел идет домой». Но у него никогда не было дома. Более того, он, детдомовец, понятия не имеет, ни каково это, иметь свой дом, ни как строить отношения или семью. Прикончив и чай Гурова, Аджей задышал ровнее, плечи его опустились. Гуров ждал. То, о чем парнишка хочет рассказать, не сумеет сорваться с языка, если он не будет полностью готов.

— Извини, что я назвал тебя ментом.

— Извинение принято. Ты не первый, мне не двадцать лет, поэтому не бери особенно в голову. И извини, что солгал. Я хотел понять для себя, мог бы ты сделать это или нет.

Невинно прозвучавшие слова повисли посреди маленькой, тускло освещенной комнаты. За окном стоял тот темный час, когда самые отъявленные гуляки уже побеждены сном, и листья на деревьях неподвижны, как неживые. Но даже в такие минуты сложно себе представить, чем человек может настроить против себя другого человека настолько, чтобы оказаться замурованным заживо. Молчание не успело стать вязким, как грязь, когда Аджей произнес, решившись:

— Я их знаю, Лев. Всех троих. И, скажем прямо, если бы я был психом, причины убить их у меня бы были. Мохов водил меня смотреть на трупы. Стоял рядом и не сводил с меня глаз. Казалось, что, если вдохну слишком резко, он меня закует прямо в морге. А от нее, от женщины, была такая вонь…