Зато в ванной комнате вместо, собственно, ванны обнаружился настоящий склад.

— Давай, Витя, — мягко обратился Гуров к своему спутнику. — Скажи мне, для какого хобби ему понадобилось столько цемента, песка, мастерков и шпателей. Даже кирка и стремянка в наличии. Ладно, допустим, он ограбил строительный магазин. Зачем?

— Зря ехидничаешь, ты сам говорил, он реставратор, — безмятежно парировал Сизый. — По каким причинам человек так жаждет одобрения былого знакомого, не нам с тобой судить. Ищет он для него стены, порадовать хочет. Это для психолога вопросы, а не для следователя. К тому же у него ванна, вода и слив вынесены видел куда? С таким ремонтом без материалов и инструмента не обойтись. Людей он недолюбливает, так что, думаю, все делал сам.

Сизый демонстративно поглядел на часы. Гуров поднял руки в мирном жесте и согласно, но настойчиво произнес:

— Кладовка осталась. Я видел дверцу, когда мы входили. Я могу сам посмотреть, ты тут еще поснимай, если не хочешь любопытствовать.

В кладовке, кроме тараканов, коробок со старьем и зимних вещей, свисающих с деревянной шпалеры, смотреть было не на что. Они собрались уходить, когда Гуров, переступая, чтобы не раздавить особо шустрого рыжего соседа Анатолия, заметил под досками пола, на бетонной плите, перо. Они даже не входили, боясь повредить что-нибудь в ветхом равновесии чужого жилья. Может, внутри, чтобы не проломить пол, и стоять-то нужно на строго определенных досках. Гуров попросил лейтенанта отойти, сам присел на пороге. Достал мобильный, посветил в пространство между досок фонариком. Маленькое белое перышко выглядело на редкость плотным, будто отлитым из гипса.

— Или ты окрашенное… — не заметив, что произнес это вслух, выдохнул Гуров.

— Чего там?

— Там ничего, — отвечая Вите, полковник поднялся на ноги, критично осмотрел свисавшую с утлых вешалок одежду. — Но откуда-то это ничего там взялось. Хочу посмотреть.

Протянул руки и решительно раздвинул завесу из старых шуб и битых молью пальто в стороны.

Гуров отступил в коридор.

Сизый медленно опустил руку с мобильным, забыв сфотографировать увиденное.

На выбеленной стене висело фото Полонского. Красивое лицо в натуральную величину располагалось как раз на уровне глаз, Гуров точно помнил, что ни задирать голову, чтобы говорить с Аджеем, ни опускать, ему не приходилось. Помнил об этом и Милованов. Под фотографией располагалась также приклеенная намертво футболка, белая, с V-образным вырезом и красноватыми засохшими пятнышками на груди. Прочее же пространство на стене было так же белым, но объемным, будто штукатурка под известкой пошла рябью, как водная гладь под сильным ветром.

— А это… Что?

— Это крылья, — беспощадно припечатал Витя. Он вспомнил о камере, сделал пару снимков, увеличил и смотрел теперь в экран телефона. — Десятки крыльев. Если я верно понимаю, разных птиц. Предпочтительно голуби, но также есть вороны и вон те, маленькие, наверное воробьи. Крылышки были высушены химическим способом, потому что вони нет, выкрашены в белый цвет. И приклеены к стене с помощью, например, клеевого пистолета. Пошли отсюда, пожалуйста, Лев. Меня сейчас стошнит.

На улице они долго шагали тенистыми дворами. Хотелось молчать и дышать. Полной грудью, глубоко, чтобы выветрить из легких спертый запах чужого безумия. Погожий летний денек померк, утратив свои краски. Было до изумления странно знать, что в городе, где родители выпускают на улицу детей без присмотра и где с каждого рекламного щита светлый ангел, улыбаясь, напоминает о том, что нужно быть добрее, возможно такое. Гуров спросил, не хочет ли Виктор перекусить, и тот отказался. Тогда и стало понятно, что потрясение от увиденного действительно глубоко.

— А что там на груди у него было?

— Кетчуп, скорее всего, — ответил Гуров, тревожно поглядывая на помощника. — Я сегодня видел, как этот звездный мальчик ест. Оттого футболку, скорее всего, и выбросили, у Полонского они что-то вроде униформы. Все хорошо, Вить?

Сизый вздохнул, поежившись. Огляделся по сторонам.

— Терпимо. — Он достал сигареты, помял одну в руках и выбросил, не прикурив. Зашагали дальше. — На нашей службе всякого насмотришься, конечно. Но принять то, что твой коллега — псих, на это время нужно. Я бы сказал, Лев… Если бы я не видел этих птиц, я бы сказал, что мирный, одинокий чудик, свихнувшийся на знаменитости, не равно убийце. Он же мухи не обидит, Толик. Однако купить у бомжей голубей, посворачивать им шеи и сотворить это все решимости у него хватило.

— То есть ты веришь в то, что Милованов убийца?

— На что тебе моя вера, полковник?

Гуров усмехнулся, поддел носком летней туфли звонкую железную крышечку от сладкой газировки.

— Да хотя бы потому, что я намерен оставить это дело тебе, Сизый. Завтра я улетаю домой. Вот тебе, кстати, прощальный подарок.

Вынул из кармана и протянул Виктору стеклянный граненый стакан, завернутый в силиконовую перчатку.

— Из раковины прихватил, едва ли он станет его искать, там таких много. Вот тебе и отпечатки. Сверишь с теми, что на ремне, и не придется тебе искать компромиссы с совестью.

Витя постоял, глядя на стакан, зажатый в руке. Покачав с досадой головой, сунул его в портфель.

— Жалко мне его, Лев. И жалко, и не верится, что он мог наворотить таких дел. Людей нужно было выслеживать, подкарауливать, обездвиживать. Доставить на место, подготовить нишу в стене. Поместить в нее нелегкое тело и замуровать после. У просто озлобленного человека, действующего по импульсу, уже сотню раз бы пропало желание завершать начатое, и зло, сотворенное обидчиками, перестало казаться таким страшным. — Сизый вздохнул и все же закурил. — И ведь вредили они не ему самому. А человеку, который даже имени твоего не помнит.

Гуров шагал рядом, радуясь тому, что лейтенант начал говорить. После того что они увидели, он бы не хотел сразу отпускать его домой к беременной двойней жене.

— Такими людьми, как Толик, владеет идея. Они не как мы с тобой, понимаешь? Это у нас есть дом, планы на будущее, мечты, — мимо прошагала группка девочек-подростков с разрисованными, как звериные мордочки, лицами. Они громко смеялись и шагали быстро и звонко, почти бежали. То-то попадет им за то, что пришли с прогулки так поздно. На футболке одной из них Гуров разглядел знакомую улыбку и подумал: «Ангел идет домой. И вам пора, непоседы». Отогнал от себя непрошеные, тревожные мысли, продолжил: — У него же нет ничего, кроме идеи. Видел обстановку у него в квартире? А камеры ведь, тот же «Никон» с кухни, на который он дохлых зверушек снимает, стоят не дешево. Это его осознанный выбор, Вить. Ему не нужен уют. Душевная близость, взаимность… Что там еще нужно детям, а потом и взрослым. Ему нужно, чтобы ангел был достоин его поклонения.

— Как он