Это был первый (но крайне впечатляющий) пример той роли, которую Деннис сыграл в судьбе моей музыки. На протяжении последующих трех десятилетий он заказывал мне оперы, концерты и симфонии. Девять из десяти симфоний заказаны Деннисом. Хотя в больших операх, разумеется, много музыки для оркестра, за свою Первую симфонию (Low Symphony[60]) я взялся только в возрасте пятидесяти четырех лет. Среди авторов симфоний я определенно один из самых «позднеспелых». После того как я много лет писал для театра и оперного театра, работа над симфонией стала для меня настоящей встряской: пришлось отбросить все внемузыкальное содержание, сделать так, чтобы единственным содержанием были язык музыки и развертывание структуры во времени.

Однажды я спросил:

— Деннис, зачем ты заказываешь все эти симфонии?

— Я не допущу, чтобы ты оказался в категории композиторов, которые писали оперы, но так и не создали ни одной симфонии, — ответил он.

Премьера «Сатьяграхи» состоялась в Роттердаме. На первой репетиции первый час исполнения музыки принес столько огорчений, что Брюс Ферден, превосходный дирижер, велел всем прерваться. «Всякий, кому хотелось бы уйти, волен уйти», — сказал он. Примерно пятнадцать из сорока струнников встали и ушли. Когда Брюс возобновил репетицию, музыка внезапно зазвучала очень хорошо.

На генеральной репетиции я сидел рядом с художником-сценографом Бобом Исраэлем. В процессе подготовки я, Боб и Констанс Дейонг, автор либретто, съездили в Южную Индию на представления труппы «Катхакали Каламандам», и Боб одел Кришну и Арджуну в типичные для катхакали костюмы. Когда спектакль начинается, вы видите, как в глубине сцены выходит Ганди, а затем, позади него, выезжают эти два персонажа на своих колесницах.

Я наклонился к Бобу и спросил:

— А если публика начнет смеяться?

Он просто посмотрел на меня как-то удивленно и промолчал. В зале никто даже не хихикнул.

Как приняли произведение в вечер премьеры? Смотря у кого спросить. Я счел, что публике «Сатьяграха» понравилась; чуть ли не все аплодировали. Но некоторых эта опера крайне возмутила, как и «Эйнштейн». Новый директор Нидерландской оперы, преемник Ханса де Ро, заверил публику, что в Голландии «Сатьяграха» никогда больше не пойдет. Он полагал, что я совершил что-то нехорошее, что я каким-то образом согрешил против музыки. Некоторым музыкантам и журналистам «Сатьяграха» тоже не понравилась. Если «Эйнштейн» их возмущал, то эта опера — вдвойне. Таким образом, я разозлил их не только «Эйнштейном», но и вещью, совершенно не похожей на него. Но к счастью, во мне есть чудесный ген «а-мне-все-равно-что-вы-подумаете». Этот ген очень силен. Тогда мне действительно было все равно. И теперь — тоже.

Для некоторых «Сатьяграха» стала колоссальным разочарованием. Они искренне надеялись услышать что-то другое, но я знал что делал. «Неужели вы думали, что я напишу „Сына Эйнштейна“? Или „Возвращение Эйнштейна“? — спрашивал я. — Зачем мне это?»

В «Эйнштейне» продемонстрирован стиль ритмической композиции, который я изучал десять лет. Я не стал переносить этот стиль в «Сатьяграху». Я искал способ заново радикализировать музыку, а иногда это значит, что ты делаешь что-то, уже известное человечеству. Недавно я написал «Партиту для скрипки соло», о которой можно подумать, что она сочинена сто лет назад. Меня интересует моя собственная способность размышлять о чем-то, выражать что-то, пользоваться языком музыки, писать «слушабельную» музыку. Я всегда чувствовал, что где-то есть публика, которой эта музыка понравится, и со временем моя аудитория, которая поначалу была крайне малочисленной, только расширялась.

Подыскивая тему для третьей части этой трилогии, я размышлял о трех сферах, трех «властях» — науке, политике и религии. С Эйнштейном и Ганди я застрял в двадцатом веке, а теперь принялся искать героя в древнем мире. Из работы Великовского «Эдип и Эхнатон» я знал о фараоне Эхнатоне и, собственно, в первоначальном наброске либретто задумывал двойную оперу: пусть Эдип находится в задней части сцены, а Эхнатон — на авансцене, и обе оперы будут идти одновременно.

Но когда я начал изучать Эхнатона, он заинтересовал меня намного больше, чем Эдип. Мы отождествляем древний мир с Грецией, но в действительности это был Египет; древние греки — наследники древнеегипетской культуры. И чем больше я увлекался этой историей, тем меньше интересовала меня часть об Эдипе. Меня интересовали общественные преобразования ненасильственными методами во всех трех сферах, и понимание Эдипа как жертвы психологии плохо работало на мою задачу. В итоге я вернулся к работе Фрейда «Моисей и монотеизм», которую читал в университетские годы, и она убедила меня, что Эхнатон — именно тот, кого я ищу.

Фараон Эхнатон принадлежал к Восемнадцатой династии, причем его имя было вычеркнуто из всех общедоступных записей, в которых упоминалось. Мы даже не подозревали о его существовании, пока в XIX веке археологи не раскопали основанный им город Ахетатон (в окрестностях современной Амарны). Затем, в 1922 году, после обнаружения гробницы Тутанхамона, отыскались упоминания об отце Тутанхамона — Эхнатоне. То была огромная лакуна в истории Египта: учение Эхнатона нанесло древним египтянам такую психологическую травму, что они подвергли его историческому «экзорцизму» — спровоцировали принудительную амнезию. Эхнатон ниспроверг традиционную египетскую религию, отдав предпочтение новой монотеистической религии, которую, как он рассчитывал, примут все; за что и был наказан. После семнадцати лет правления он подвергся каре: на веки вечные был вычеркнут из списка правителей.

Думаю, теперь нам трудно себе представить, насколько радикальной, наверное, была идея монотеизма. Даже сегодня посреди современных социумов есть «островки» — социумы коренных народов, которые поклоняются нескольким божествам, отождествляемым с солнцем, луной, силами природы. Исторически вначале были такие верования, а потом уже стал развиваться образ единого божества. Некоторые спросят: «Верили ли египтяне в своих богов по-настоящему? Или их мифы были всего лишь поэзией?» Не думаю, что это была всего лишь поэзия, и, по-моему, когда Эхнатон низложил все множество богов, он поступил наподобие убийцы, и его современники-египтяне этого не стерпели. Фактически это стало катастрофой для правления Эхнатона, он сам был низложен и позабыт на несколько тысячелетий. Задним числом, если призадуматься, кажется невероятным, что один человек мог бы изменить целый социум, в котором два или три тысячелетия господствовала политеистическая религия. И действительно, Эхнатону не удалось изменить общество, хотя некоторые считают, что возникновение монотеизма — его заслуга. Фрейд предполагал, что Моисей принадлежал к числу жрецов Эхнатона, что почитание бога Атона ушло в подполье, а позднее сделалось основой иудаизма. Эта теория все еще не вяжется с некоторыми фактами.

Тексты, использованные в «Эхнатоне», отыскал знаток древнееврейского и древнеегипетского языков Шалом Гольдман,