Шрифт:
Закладка:
Дарт замирает. Нэйш замирает.
Не вижу его лица, вижу только — он просто стоит. Смотрит на эту дрянь во тьме коридора — и лезвие дарта не движется.
Вихрь бушует вокруг, и Морковка уже с трудом удерживает мою руку. Вопящих поэтов крутит, брякает о стены, и вместе с ними носятся обломки картин, перил, осколки ваз — втыкаясь в кожу — какие-то обрывки, и где-то над нами что-то хрустит — лепнина, а может, люстра или стропила. «Щит тишины» начинает рваться, ладонь гореть, и приходится смаргивать слёзы с глаз, и не понять, не увидеть — мантикора его бери, что он там застрял⁈
«Мясник, не стой! Бей уже! Бей наконец, ну!!»
Палач не слышит. Или слышит, но ему наплевать.
Стоит в бушующем вихре напротив твари — и ему достаточно отдать приказ дарту — но он просто стоит, и сияние вокруг него то вспыхивает, то погасает, а причёсочка начинает растрепываться, как под сквозняком.
И лезвие дарта как будто колеблется, а может — у меня слишком плывёт в глазах.
«Нэйш! Очнись!» — вопит откуда-то Пухлик. Его тоже швыряет вместе с поэтами, так что голос слышится чуть ли не у меня над головой. «Какого чёрта!!!»
По щеке прилетает осколком вазы. Рядом охает Морковка — куском перил зацепило. Жуткий вопль вдавливает рёбра в позвоночник, и хочется лечь, извиваться и сдохнуть. Но сначала нужно сделать кое-что. Раз Живодёр облажался — нужно самой.
— Держи меня! — ору на ухо Морковке и пытаюсь встать, чтобы прицелиться один раз. Мне тут же залепляет лицо обрывком ткани, потом приходится от канделябра уворачиваться. Соваться в вихрь без Нэйшевской защиты — глупость, надо бить отсюда.
Хватит сил на такой приказ для Резуна? Попытка только одна.
Стискиваю зубы, снимаю атархэ с пояса. Вдохи — реже. Сосредоточиться. Сейчас я прикажу ему. И буду держать.
Пение-вой-вопль-рыдание не гаснет, раздирает нутро, правая ладонь трясётся, Печать страшно болит от попыток держать Щит Тишины. Так что я держусь за Морковку правой рукой, левой поднимаю кинжал.
«Нэйш! — голосит бедный Морковка, вцепляясь в меня изо всех сил. — Единый побери, что на вас нашло!» Но Мясник будто застыл — хотя он уже стоит, будто против сильного ветра, и ему приходится наклоняться, чтобы ступить вперёд. И как назло — он почти на линии моего удара.
А лезвие дарта теперь пляшет в воздухе — его словно держит кто-то невидимый, вцепляется, не даёт ударить…
Всё! Мгновенный прицел — в тёмную фигуру под потолком. В клуб тьмы, из которого вырастают извивы волос. Теперь сделать последний вздох. И отдать команду атархэ.
Фрррр!
В вихрь влетает что-то. Какая-то едкая дрянь, непонятно откуда. Распространяется по всему коридору, как раз когда делаю вдох — и я начинаю кашлять. Острая гадость с запахом дерева, перца и старых носков раздирает горло.
Рядом заходится в кашле Рыцарь Морковка.
Грохот падающих вещей и тел. Вихрь прекращается. Вопля больше нет — только со всех сторон несутся стоны. И кашель.
Потом со стороны Пухлика — он где-то впереди и слева упал — долетает хмыканье:
– Говорил же я, хороший табачок… кхе-кхе… всегда пригодится.
Ему никто не отвечает. Поэты кашляют и ноют. Некоторые вообще вырублены вчистую. Я активирую Печать — плевать, что болит.
Вслушиваюсь в то, что стоит… или лежит перед Мясником. Оно тоже кашляет — тоненьким, слабым голоском.
Потом кашлять перестаёт.
И я слышу всхлип.
Глава 4
ЯНИСТ ОЛКЕСТ
Мелони оказывается на ногах первой — опирается на моё плечо и встаёт. Пытаюсь последовать её примеру — и мир кружится перед глазами. И ещё, наверное, у меня огромная шишка… или несколько. Прочее тело вопит от боли — такое ощущение, будто меня прогнали через несколько рыцарских турниров. А разум говорит, что это всё… это всё слишком — сначала непередаваемая эйфория, словно по твоим венам течёт чистая поэзия, словно ты на небесах. Потом вот это — тёмное, страшное.
Защитный кристалл на груди треснул и царапает кожу. Валюсь обратно, но пробую встать снова — цепляясь за стену.
Лайл Гроски упал едва ли не с потолка, потому что встаёт, постанывая и держась за поясницу. Шагает к Нэйшу, который так и не сдвинулся с места.
– Ты феноменально облажался, ты же в курсе?
Нэйш поворачивает голову, когда Гроски равняется с ним. Так, будто только что вспомнил о его присутствии. Но не говорит ничего, хотя Лайл прекрасен в своём негодовании: размахивает руками и бросается фразами наподобие «мог бы вырубить или хоть знак подать», «мантикора тебе в зад» и «три — два, только попробуй поспорить».
Устранитель безмолвен — и такой же молчаливой становится Мел, когда доходит до него. Я ковыляю вслед — и вижу, как загорается фонарик Лайла, направляется на то, что поднялось с пола напротив них.
– И-извините, — бормочет оно. — Я просто… я не хотела… я испугалась.
В коридоре жуткий хаос, всё в обломках и обрывках, покореженные двери, осколки люстр — и странное существо, тоненькое, вполовину прикрытое чёрными волосами, какое-то чешуйчатое и синеватое, только чешуя словно плывёт, и волосы то кажутся спутанной паутиной, то просто свисают… когти появляются — исчезают…
И всхлипы, и детский голосок — и волна понимания едва не сбивает меня с ног, когда я приближаюсь. Мел выцеживает: «Артемаска» — и срывает с лапки у существа браслет.
Единый… это же артефакт смены облика, используется для маскарадов, в театрах вот тоже… Грубо склепанная иллюзия, а под ней — девочка, тоненькая и хрупкая, с растрепанными длинными чёрными волосами, в кремовом платьице. Она стоит, босая, оглядывает нас, всхлипывает, и вытирает слёзки на щеках.
– Что? Что? — бормочу я, не в силах осознать, а Мелони уже говорит Пухлику:
– Спасибо. Сам знаешь, за что. Когда понял?
Она же… да, она же собиралась бить, она… могла убить эту девочку, Нэйш тоже мог, только вот его что-то остановило куда раньше…
Он выглядит странно отстранённым, будто бы что-то вспоминающим. И смотрит сквозь девчонку — тогда как она глядит на него чёрными глазами. Жадно и ярко — впитывает каждую чёрточку. И на лице… восхищение? Узнавание?
– Вы меня пришли убить, — дрогким голосом говорит девочка. — Я ждала вас.
