охотников, мокрых от болотного тумана, в грязи по колено, с повисшими головами. Один из двух ночных стражей останавливается, но ни о чем не спрашивает. Он, без сомнения, просто хочет спать.

Я опускаю руку и провожу большим пальцем по лезвию. Красная капля падает на землю. Вентос делает то же самое. Свет достаточно тусклый, чтобы его кровь выглядела идентично моей.

Мы не обмениваемся ни единым словом.

Мы выходим в пыльный двор крепости. Вонь крови и пота впиталась в твердую землю. Я приостанавливаюсь, вспоминая время, проведенное Дрю здесь, часы тренировок с Давосом. Здесь ли он проливал кровь и сражался? Или эти специальные занятия проводились в другом месте?

Как бы мне ни хотелось остановиться и поразмышлять, вникнуть во все это, я не могу. Я охотник, который видел это место десятки и сотни раз. Вслед за ночной сменой охранников я вхожу в главный зал.

В зале со столами и скамейками больше народу, чем я ожидала для такого позднего вечера. Хотя Дрю как-то упоминал, что многие следят за своей добычей по часам, я надеялась на тихие, темные залы, по которым можно проскользнуть. Некоторые охотники сидят в тихом благоговении, молясь старым богам, чьи имена давно потеряны во времени. Большинство едят и беседуют. Другие в одиночестве и молчании полируют свои серебряные серпы. По крайней мере, они хорошо заботятся о лезвиях, я думаю.

В дальнем конце зала стоит алтарь, освещенный сотней свечей, расставленных на узких полках, сделанных теперь скорее из свечного воска, чем из камня. На алтаре стоит деревянный ларец, запертый в стальную клетку. Эликсир. Дрю сказал, что только Давос владеет ключом от ларца и может наливать эликсир. Он наливает ровно столько, чтобы наполнить золотую чашу, размером едва ли больше наперстка, стоящую под краном.

Я уже начинаю прикидывать, как бы мне раздобыть ключ, как вдруг наш план срывается.

— М-Мардиос? — заикается кто-то позади меня. Я оглядываюсь через плечо. Вентос сохраняет спокойствие, несмотря на бросившегося к нему охотника. Даже если я не узнала охотника, чье лицо украл Вентос, кто-то другой явно узнал. — Мардиос, это... — Он выхватывает серп. — Порежь себя, изверг.

— Я не изверг. Просто охотник, который наконец-то нашел дорогу назад, — отвечает Вентос с измученным вздохом. Охотников становится все больше. Я позволяю Вентосу сосредоточиться, отползая в сторону. Никто не обращает на меня внимания.

— Тогда докажи это порезом своей руки.

— Я уже порезал себе большой палец, чтобы попасть внутрь. — Вентос складывает руки. — Что бы ты хотел дальше? Чтобы я отрезал ухо?

— Хватит тянуть время. — Охотник выставляет вперед свой серп. Это серебро настоящее. И если он заденет подбородок Вентоса, то уловка провалится.

Вентос ударяет боковой стороной запястья по серпу, все еще лежащему на его бедре, и тут же размазывает кровь.

— Вот. Достаточно доказательств?

К моему облегчению второй охотник опускает серп. К счастью, охотники не обратили внимания на оттенок крови Вентоса и не заметили, что его раны уже закрылись под мазком крови. Все, что они искали, — это первоначальный порез.

— Мы никогда не можем быть слишком осторожны, а ты был не совсем похож на себя.

— Это был долгий месяц скитаний по болотам. — Вентос вспомнил истории, которые я рассказывала ему сегодня, перед самым отъездом.

— Как ты выжил? — спрашивает другой охотник.

Вентос рассказывает историю о травме головы и памяти, которая гуще тумана. Он гораздо умнее и красноречивее, чем я могла бы ему поверить. Это огромное облегчение. Я не свожу с него глаз, медленно обходя комнату по периметру, стараясь не выглядеть слишком подозрительно.

Если он сможет удерживать внимание на себе достаточно долго, то, возможно, я смогу получить эликсир. Клетка, конечно, не слишком прочная и выглядит старой. Должно быть, в ковке есть слабое место, которое я могу использовать. Тогда я...

— Что это за шум?

Я застыла на месте. Сердце заколотилось в горле. Уже второй раз за сегодняшний день меня душит шум эмоций. Боли и облегчения.

— Мардиос вернулся, — докладывает первый охотник.

— Правда?

Я медленно поворачиваюсь лицом к говорящему. Голос другой. Более глубокий. Грубее. И все же я бы узнала его где угодно.

У основания лестницы, ведущей в зал с верхних уровней, стоит человек в полном облачении охотника. У него нет серпа, но он ходит с тростью, которую я видел только у Давоса. Глаза его запали и окольцованы тенью. Но взгляд у него такой же острый, как у ворона, сидящего на его плече.

Дрю. Мой брат.

Его выбрали мастером охоты.

Я борюсь с болезнью. При виде этой адской, неестественной птицы, сидящей на его плече, мне хочется крикнуть ей, чтобы она убралась подальше от моего брата. Он не для тебя, хочется сказать мне, ты не можешь его получить.

Вампиры изменили меня больше, чем я думала. Потому что я с негодованием и ужасом смотрю на то, как моему брату оказывают одну из высших почестей Деревни Охотников. Облачение, которое он носит с гордостью, — вот что заставит его теперь видеть во мне врага.

Неужели он будет вынужден охотиться на меня за то, что я сделала? Я потираю впадинку у основания шеи, где спрятана метка Рувана. Даже если Руван расторгнет то, что мы поклявшиеся на крови, есть ли у меня место, куда я могу вернуться?

— Никто не выживает после Кровавой Луны.

— Я пережил, — настаивает Вентос.

— Вот и я вижу. А теперь ты должен сказать мне, как. — Дрю продолжает говорить с неестественным привкусом в голосе, который я никогда не слышала от него раньше, даже в шутку. Это жутко похоже на то, как всегда говорил Давос. Он улыбается той же самой, призрачной улыбкой Давоса. — Пойдем, мы обсудим это наедине.

Я опускаюсь еще дальше за толпу, надеясь, что Дрю не будет смотреть в мою сторону. Я знаю, что если я слишком сосредоточусь на нем, то рискую привлечь его внимание. Мы всегда знали, когда другой искал нас. Но я не могу не смотреть.

Мой брат жив. Он может быть мастером охоты. Он может обидеться на меня за все, что я сделала и что пытаюсь сделать. Но ощущение того, что он все еще существует по ту сторону связывающей нас нити, не было ложью.

И я надеюсь, что аналогичное чувство, когда Руван все еще дышит, — тоже правда.

Дрю ведет Вентоса в