парижском из османов и самом османском из парижан». Он много лет прожил во Франции, был женат на француженках и писал ориенталистские работы, которые считались «аутентичными», потому что художник был турком[1030]. Его творчество иллюстрирует, как османская элита использовала ориенталистский дискурс против собственного народа.

Отец Османа Хамди, грек, пережил резню на Хиосе во время греческого восстания. Впоследствии он был куплен в качестве раба османским адмиралом военно-морского флота, который отправил юношу получать образование во Францию. Как и отец, Осман Хамди учился в Париже. Его учителем живописи был не кто иной, как ориенталист Жан-Леон Жером, и впоследствии они поддерживали дружбу всю жизнь.

Осман Хамди обращался к традиционным приметам ориентализма – женщинам, исламу, изразцам дворца Топкапы, молитвенным коврикам, подставкам для благовоний и шлемам янычар – и иногда придавал им шокирующий новый смысл.

Картины этого автора, выставлявшиеся в Западной Европе и Северной Америке, а не в Стамбуле, чаще всего изображают густобородого «восточного» мужчину, одетого в типичную «восточную» одежду, в мечети и в окружении «восточных» артефактов[1031]. Его работы отражают стремление ориенталиста придать налет цивилизации экзотическим арабам и кочевникам – сам художник столкнулся с ними, когда провел два года в качестве чиновника в османском Ираке[1032]. Его взгляды и описания мусульман и арабов трудно отличить от высказываний западноевропейских востоковедов. Тем не менее одна из его картин оказалась даже более шокирующей, чем творения других ориенталистов, из-за откровенного богохульства. На холсте «Генезис» (1901 г.), мы видим в качестве модели дочь Османа Хамди – молодую беременную женщину в ярком декольтированном платье цвета подсолнуха, сидящую в мечети… на подставке для Корана спиной к михрабу (молитвенной нише) и топчущую открытые рукописи. Вероятно, картина символизирует женскую эмансипацию[1033]. Она никогда не выставлялась в Османской империи.

Однако к эпохе Абдулхамида II османская элита оказалась поглощена проблемой своего экзотического имиджа, будучи сверхчувствительной к тому, что воспринимала как пренебрежение и упреки. Правящие круги сделали все, что могли, чтобы сменить «отсталость» своего общества на «цивилизованность», базирующуюся на западноевропейских ценностях[1034]. Для достижения этой цели некоторые радикалы, собравшиеся в Салониках, потребовали свержения старого режима. Одного из них звали Энвер-паша, именно он изображен на последнем крупном портрете Османа Хамди-бея в красной феске, с большими усами, и в модернизированной военной форме[1035]. Политика и его боевиков-единомышленников называли «младотурками». Они находились под влиянием «Новых османов», но отвернулись от религиозных целей предшественников. Ислам веками служил тому, чтобы сделать мусульман-османов религиозно равными христианам-османам.

Когда элита усвоила западные взгляды и адаптировала их, выдумав османский ориентализм, роль религии в объединении граждан была подорвана. Из-за поощрений революции, гражданской войны и геноцида, младотурецкий захват власти в 1913 г. привел к диктатуре и краху династии в следующем десятилетии.

19

Спасая династию от самой себя

«Младотурки»

На протяжении долгих веков Империя охотно принимала в качестве мусульманина любого человека, независимо от языка или происхождения, будь то раб, простолюдин или представитель элиты. Столкнувшись с потерей власти из-за развивавшихся западноевропейских империй и совершенно новых государств Юго-Восточной Европы, османы начали отворачиваться от привычного способа ассимиляции и обращения в ислам. Желая вернуть стране некогда доминирующее положение, активисты среди османской элиты стремились превратить ее в «цивилизованную» османскую мусульманскую нацию-империю – государство турок-мусульман. Ориенталистский взгляд власть имущих на собственное общество и народы, которыми они управляли, был направлен на новые формы этнорелигиозного национализма. Следствием переворотов, революций, контрреволюций и войн стало то, что терпимость заменили на этнические чистки и геноцид, а они в итоге привели к гибели династии.

С 1880-х по 1913 г. «младотурки» способствовали революции и двум войнам, но столкнулись с контрреволюцией и сопротивлением.

Работая вместе с суфиями, масонами и другими эзотерическими группами в Салонике – портовом городе в Македонии, который сегодня является греческим и называется Салоники – эти мусульманские офицеры и бюрократы разного происхождения возглавили оппозицию Абдулхамиду II. Сначала они требовали только восстановления конституции и парламента, но вскоре начали настаивать на необходимости свержения султана. За короткий промежуток времени идеология милитаристских, антихристианских империалистов эволюционировала от османского мусульманского национализма к турецкому национализму.

Появление новых политических акторов

Во все эпохи непокорные дервиши представляли потенциальную угрозу для династии. Одной из групп, ставшей важной в период реформ (1839–1876 гг.) и после них, были потомки последователей еврейского «девиантного дервиша» Шабтая Цви, принявшего ислам в XVII веке и в основном проживавшего в Салониках. Мехмед IV обратил каббалиста в ислам в 1666 г., но, согласно его письмам, самопровозглашенный мессия сменил вероисповедание, потому что этого хотел от него «истинный» Бог[1036]. Он утверждал, что не пребывал в маниакальном или депрессивном состоянии, или под давлением других людей, и заявлял, что сделал все по собственной воле, «благодаря великой силе истины и веры»[1037]. Шабтай Цви призвал других евреев последовать его примеру, убеждая похоронить свою веру в него как в мессию в сердцах и жить ею тайно[1038]. Подпольное движение вновь возникло в тандеме с прогрессивными реформами второй половины XIX в., когда его сторонники сначала работали над осуществлением социальных изменений, а затем вступили в сговор с «младотурками» с целью разжигания революции, что привело к взрывным результатам для династии.

Юридически мусульмане, приверженцы идеологии Шабтая Цви тайно продолжали придерживаться верований и практик, в которых, как они верили, возродилась душа лидера.

Переселение душ было распространенной темой в теологии девиантных дервишей, но большинство элементов их верований и ритуалов выводили их за рамки как ислама, так и иудаизма. В отличие от евреев, дервиши якобы соблюдали мусульманские требования, такие как пост во время Рамадана, но при этом сохраняли веру в мессианизм Шабтая Цви. Сами дервиши называли себя «верующими», но посторонние прозвали их «дёнме», то есть «новообращенные»[1039].

Дёнме извлекли выгоду из создания избранной на местном уровне мэрии, муниципального совета и других политических органов, а также западноевропейского капитализма конца XIX в.[1040] Политики-дервиши и международные торговцы составили заметную, значительную часть новой элиты.

С XV по середину XVII в. Салоники являлись центром шерстяной и текстильной промышленности Османской империи, где доминировали евреи, обеспечивая рынок благодаря монополии на изготовление униформы для янычар. Расширение рядов янычарского корпуса в XVI в. пошло на пользу салоникийским иудеям. Однако в XVII в. торговые договоры позволили западноевропейцам экспортировать свои текстильные изделия в Османскую империю. Конкуренция со стороны английских, голландских и французских поставщиков, рост цен на сырье и финансовые кризисы ослабили национальную