В 1892 г., в четырехсотую годовщину прибытия иудеев, изгнанных из Испании, османские евреи запланировали свою первую публичную церемонию, посвященную «приему», оказанному им султанами, и выражающую благодарность за мусульманскую «терпимость»[990]. В отличие от средневековых предшественников, евреи XIX в. не сосредоточивали внимание на правителе, который рассматривался как божественный инструмент и фактически не обладал никакими полномочиями. Вместо этого они представили толерантными всех мусульман (турок), а не только султана. Их позиция должна была стать публичным проявлением патриотизма и верности империи. Однако в конце концов все закончилось чтением специальных молитв в синагогах и отправкой телеграмм императору[991]. Тем не менее прозвучало публичное заявление о том, что османские евреи открыто приняли сторону Абдулхамида II и выступили против его врагов, греков и армян.

В 1892 г., отражая давнюю утопическую точку зрения, лидеры османской еврейской общины утверждали, что Османская империя была первой «открытой страной, которая приняла всех угнетенных, желавших спокойствия»[992].

Эта страна превратилась в «убежище», где евреи «пользовались свободой вероисповедания» и были ее «истинными гражданами», способными «сделать государство процветающим». Было провозглашено, что евреи во всем мире в долгу перед Османской династией, «полюбившей» их. Мировое еврейство призвали «навсегда признать» империю и «выразить самое глубокое уважение ко всему, что носит название “османское”»[993]. Арон де Джозеф Хазан, лидер общины из Измира, выступил за празднование четырехсотлетия прибытия иберийских евреев. Он заявил, что династия предоставила им место, где можно было спастись от «тирании испанского правительства и европейского варварства», обязав евреев публично выразить свою благодарность[994]. По словам Хазана, это стало бы «абсолютным доказательством глубокой признательности, которую мы испытываем к османскому правительству», и послужило бы ответом мусульманским «антисемитам, обвиняющим нас в неблагодарности и утверждающим, что мы не настоящие патриоты»[995].

Новое испытание ждало иудеев четыре года спустя. Во-первых, антиеврейский расизм распространялся в публикациях мусульманских издательства. Затем 26 августа 1896 г. несколько десятков членов Армянской революционной федерации, вооруженных бомбами и револьверами, отчаявшись отомстить за недавние массовые убийства и привлечь внимание всей Европы к бедственному положению османских армян, взяли штурмом и заняли Османский банк в Галате. В то время как через четырнадцать часов выжившим революционерам был разрешен безопасный выезд из страны, стамбульским армянам повезло меньше – последовала резня тысяч армян курдами и турками[996]. Евреи отреагировали как образцовое меньшинство, заявив о близости к мусульманам. Некоторые участвовали в насилии против армян, нападая на них и разграбляя их дома или помогая толпе в поиске жертв[997]. Другие спасали жертв, раздаривая молитвенники и молитвенные платки, чтобы те могли сойти за евреев[998].

Еврейские лидеры в Стамбуле подумывали предать огласке тот факт, что иудеи подвергали опасности свои жизни, чтобы спасти армян, но в итоге не стали этого делать, беспокоясь о том, как он повлияет на их союз с мусульманами.

Пропагандистские усилия османских евреев перекликались с деятельностью Теодора Герцля в Вене, основателя Всемирной сионистской организации. Ее лидеры хотели заручиться поддержкой Абдулхамида II. Герцль считал, что если сионисты помогут султану в армянском вопросе, то он поможет сионистам. В 1896 г., веря в теории заговора о предполагаемом еврейском контроле над средствами массовой информации, султан предложил Герцлю от имени Османской империи использовать «еврейскую власть», чтобы ослабить международное возмущение по поводу массовых убийств. Герцль записал в дневнике, что ответил: «Отлично!»[999]

Абдулхамид II потребовал, чтобы общественный деятель убедил европейскую прессу «представить армянский вопрос в дружественном для Османской империи ключе».[1000] Опасаясь, что массовое убийство армян в Стамбуле приведет к низложению султана, что означало бы конец сионистской мечты, Герцль использовал все возможности, чтобы попытаться переломить ситуацию в пользу османов.

В Западной Европе Абдулхамида II прозвали «кровавым султаном». На политических карикатурах его обычно изображали с крючковатым носом и окровавленными руками. Несмотря на зверства, Герцль стремился изменить мнение общества[1001]. Он также пытался возражать против западноевропейских стереотипов о мусульманах и османах, поскольку их правитель считался ленивым развратником, восточным деспотом, повелевающим гаремом. Широко распространенная сатирическая иллюстрация изображала его курящим кальян, а на месте его лица было изображение обнаженной женщины[1002].

Эти рисунки получили известность, отражая причудливое восприятие османов европейцами на протяжении долгих веков.

Важно прервать хронологическое повествование об истории Османской династии, чтобы узнать, как изменились представления султанов о себе и людях, которыми они правили, и европейские представления об османах. Подобно другим европейским колонизаторам на данном этапе истории, правящая элита Османской империи придерживалась предвзятых и расистских взглядов, особенно по отношению к кочевникам, курдам и арабам.

18

Глядя в себя

Османский Восток

К XIX в. европейцы-христиане начали воспринимать османов как династию, развращенную роскошью и декадансом. Как уже было упомянуто, империю считали «больным человеком Европы». По мере того как центрально- и западноевропейские державы укрепляли свое глобальное господство и престиж, они перестали восхищаться тем, чего раньше боялись, и начали презирать османов. С XIV по XVII вв. Европа, как правило, опасалась растущей военной мощи Османской империи. Поскольку к XVIII в. угроза ослабла, европейцы-христиане рассматривали османов как образцы культуры и утонченности, а также как покровителей искусств. К XIX в., характеризовавшемуся ростом западноевропейской колониальной мощи и господства над некоторыми районами Ближнего Востока, европейцы-христиане мнили себя лидерами во всех областях.

Ориентализм был противоположностью другому подходу, основанному на сравнении якобы мощного Запада и предположительно отсталого колонизированного Востока.

Восточный «чужак» был таким, каким западное «я» себя не представляло: ленивым, невежественным, мракобесным и религиозно фанатичным, но в то же время чувственным и эротичным. В процессе создания популярных картин ориенталисты, зачастую никогда не бывавшие на Ближнем Востоке, использовали англичанок в качестве моделей и представляли Османскую империю как экзотическую, романтическую страну, полную угнетенных, закутанных в вуали, но обнаженных женщин. То, какой европейцы воображали империю, было связано с взаимодействием Запада и Востока. Европейцы начали править бывшими частями Османской империи, такими как Алжир и Египет, и ориентализм выражал растущее западноевропейское доминирование и власть в регионе[1003].

В XIX в. во всех европейских государствах преобладали жесткие правила, запрещавшие смешение разных национальных групп, насаждение социальной иерархии, основанной на расовой принадлежности, и политика, ориентированная на цивилизационную миссию. Османская империя переняла глобальную тенденцию. Ее элита придерживалась того же подхода, что и европейские. Они провели более четкие границы между собой и народом, которым правили. Правящие круги оказались одержимы своим имиджем на Западе и стали очернять тех, кто его