– Мудрейшая и почтеннейшая королева, образчик добродетели! – провозгласил он, все еще утыкаясь лицом в пол. – Мы были глупы, думая, что простая трава в силах сопротивляться серпу императора, или что обычный богомол способен остановить бег императорской колесницы. Лишь собственную алчность и гордыню обязаны мы винить в горестном своем положении, а смерть – справедливо заслуженный нами удел. Император Рагин воистину не знает равных в искусстве войны и в руководстве людьми.

Гин слушала, и между бровями у нее залегла легкая морщина. Бросив украдкой взгляд на до блеска отполированный меч у ног королевы, Нода увидел отражение ее лица и почти уже улыбнулся, но тут же снова опустил голову.

«Ах уж это тщеславие!»

– Вы слишком самонадеянны, – произнесла Гин, вставая. – Именно поэтому вас и разгромил на поле боя сущий ребенок. Полагаться на беззаветную храбрость воинов, основанную на фанатичной вере, – это тактика, которую применял Мата Цзинду в пору своих великих успехов. Но вам-то далеко до Гегемона. Будь я на месте… – Она осеклась. – Но все это пустая болтовня. Я ничего не могу для вас сделать. Сегодня вечером вы получите сытный ужин и удобные кровати, а поутру отправитесь в Пан.

Нода и Дору подползли ближе, и каждый ухватил Гин за ногу.

– Сжальтесь! Сжальтесь, о милостивая королева, порождение владыки Руфидзо! Если вы пошлете нас в Пан, то нас ждет судьба горше смерти! Император накажет мятежников в назидание прочим. Он истребит наши семьи и наших последователей, а также всех членов их семей до третьего колена.

– Какое мне до этого дело?

– Прежде, когда мы сражались на стороне Гегемона против императора, вы выказали к нам милосердие и отпустили. Мы просим повторить этот исполненный великого мужества поступок, дабы ваше бессмертное имя восхвалялось в песнях и легендах. На войне всегда действует правило: со знатью обращаются иначе, чем с простыми солдатами.

– Неужели? – воскликнула Гин. – Наверное, это правда – вы определенно заслуживаете куда более суровой кары, чем те глупцы, которые пошли за вами. Сомневаюсь, что вы найдете среди властителей Дара хоть одного, кто не согласится с этим утверждением.

– И все-таки неправда, что все повелители Дара равны! Каждому известно, что из всех императорских советников только вы имеете право входить во дворец с мечом и только к вашему слову прислушивается император! – Нода в очередной раз стукнулся головой об пол, и Дору последовал его примеру.

Гин снова нахмурилась. Хотя попытка беглецов воззвать к ее гордыне была чересчур уж явной, приходилось признать, что уловка сработала: в конце концов, кто больше всех сделал для создания империи Куни, как не она? Если уж он к кому и должен прислушаться, так к маршалу Мадзоти.

Но она не так глупа, чтобы ставить под удар свою репутацию ради каких-то сомнительных типов вроде Ноды Ми и Дору Солофи. Куда больше ее заинтересовало то, что эти двое сумели достичь столь многого, да к тому же вовлечь в свой заговор Тэку Кимо. Учитывая, какие неимоверные усилия вкладывает Рин Кода в тайную службу империи, тут определенно попахивало чем-то странным.

– Если хотите, чтобы я вам помогла, – сказала Гин, – подробно расскажите мне обо всем, что случилось с вами с того момента, как вы решили взбунтоваться. Не упускайте ни малейших деталей.

По мере того как Нода и Дору излагали всю историю своего успеха, лицо Гин постепенно темнело, а потом вдруг просветлело.

Наконец королева вежливо, но твердо избавила себя от их пресмыкательства.

– Господа, не стоит больше унижаться. На эту ночь вы мои гости, а утром я решу, как с вами поступить.

* * *

Дзоми Кидосу хмуро оглядывала площадь перед входом в Большой королевский зал для приемов. Десятки мужчин и некоторое количество женщин устраивались тут на ночевку, придавая площади сходство с лагерем нищих.

– Кто эти люди? – спросила шедшая рядом с ней десятилетняя принцесса Айя Мадзоти.

Девочка унаследовала от матери худощавое телосложение и резкие черты лица, но кожа ее была более смуглой. Королева никогда не говорила, кто отец ее дочери, а никто из министров и генералов не решался спросить. Короли Дара и прежде не удосуживались объяснять своим подданным, с кем им угодно делить ложе, а Гин Мадзоти всегда вела себя так, как будто это правило распространяется и на нее тоже. Она принимала на ложе многих мужчин, но никто из любовников не осмеливался думать, что это делает их какими-то особенными.

– Это последователи Ноды Ми и Дору Солофи, – ответила Дзоми. – Они сбежали с Туноа и ищут убежища у твоей матери.

– И мама защитит их?

– Точно не знаю, – сказала Дзоми.

Прошло несколько дней с тех пор, как Ми и Солофи со свитой приехали сюда, а Гин все никак не могла определиться. Едва увидев лукавую физиономию Дору Солофи, прятавшего надменность под маской подобострастия, она узнала в нем того самого мерзавца, который много лет назад пытался ограбить ее и других посетителей «Трехногого кувшина». Взбудораженная эмоциями и воспоминаниями, давно уже, казалось, забытыми, Дзоми избегала подходить к королеве, опасаясь, что не в состоянии дать ей трезвый совет. Но теперь королева призвала ее, и Дзоми была рада, что встретила по дороге в зал для приемов принцессу Айю: нашлась причина еще на какое-то время отложить неприятный разговор.

– Раз они предатели, маме следовало бы убить их на месте, – заявила Айя.

Гин Мадзоти никогда не скрывала от дочери, при помощи каких средств взошла на трон, и Дзоми привыкла к тому, что принцесса спокойно рассуждает об убийствах и войнах. Стоит отметить, что со дня своего приезда в Гэджиру Дзоми всячески старалась умерить воинственные инстинкты Гин и склонить королеву править более мягкой рукой. Например, она убедила ее урезать военный бюджет и направить больше средств на устройство деревенских школ для бедноты, по примеру ученых хижин древнего Хаана. Дзоми внедряла там новые учебные программы, включая письмо на родном языке и развитие практических навыков, вроде умения считать в уме и знания основ практической геометрии без углубления в теорию. Гин смотрела на ее инициативы более благосклонно, чем императорская бюрократия, и Дзоми чувствовала, что нашла наконец насест по себе. А еще назначенное королевой щедрое жалованье позволяло девушке посылать больше денег домой, на Дасу. Создавалось впечатление, что все в ее жизни идет правильным путем.

– Вот это забава! – воскликнула Айя.

Дзоми проследила за ее взглядом и увидела, как один из беглецов, юноша лет восемнадцати или девятнадцати, упражняется на краю площади с булыжником из коновязи. Он обеими руками