стояли на помосте из утоптанной земли. За спинами у них между двумя высокими деревьями был растянут большой кусок парусины, образуя задник. Высокие качающиеся деревья, окружающие помост, затеняли экран.

Медленно и благоговейно Дору Солофи взял зеркало и подставил его под луч солнца. Исполинское изображение Гегемона верхом на верном скакуне Рефироа возникло на парусиновом заднике. Конь поднимался на дыбы, и из пасти его шла пена, тогда как всадник размахивал На-ароэнной и Кровавой Пастью, а его глаза с двойными зрачками вглядывались в лица мятежников, отчего по спине у каждого из них бежали мурашки.

– Соратники Туноа, – торжественно провозгласил Нода Ми. – Более девятнадцати лет назад Гегемон сочинил это стихотворение, дабы выразить свою решимость избавить Дара от тирании. К несчастью, его славный путь был прерван до срока подлым Куни Гару, безродным бандитом, предавшим Гегемона, человека, которого он некогда называл братом, ради того, чтобы коварно захватить трон Дара.

Он сделал паузу и обвел мятежников взглядом. Всего лишь за несколько коротких месяцев они превратились в могучую силу. Заподозрив своих некогда преданных аристократов в тайных амбициях, Куни Гару наконец-то показал истинное лицо и подтолкнул Тэку Кимо к бунту. Вдохновленные примером Тэки Кимо, Ноды Ми и Дору Солофи, другие обиженные императорской властью спешили оказать им содействие. Наследственная знать Хаана предлагала сокровища, не находящие себе применения, безземельные ветераны отдавали свой опыт, и даже люди науки, не прошедшие горнило экзаменаций, хотели помочь советом.

Купаясь отныне в деньгах, Ми и Солофи снабдили всех мятежников прекрасными доспехами и еще лучшим, чем прежде, оружием с Арулуги: Тэка отныне прямо-таки рвался восстановить торговлю, учитывая наложенное на его государство императорское эмбарго. Не забыли они и про облачение для себя, достойное статуса королей Тиро. («Есть время выглядеть как простолюдины, чтобы завоевать доверие народа, – справедливо заметил Нода Ми, – и время возвыситься над толпой, чтобы внушить ей благоговение».)

Насущной проблемой стала необходимость пополнять существующий запас волшебных зеркал для вдохновления мятежников. Нода частенько жалел, что не похитил семью зеркальных дел мастера, пока она была еще жива.

Разумеется, обилие денег вызвало неизбежный приток в ряды восставших бессовестных бандитов и разбойников, заинтересованных лишь в обогащении и создававших угрозу дисциплине.

– Но Гегемон оставил пророчество! – выкрикнул Нода Ми. – Он сказал, что двойная девятка будет особым днем. Два года назад, в девятый месяц девятого года правления Четырех Безмятежных Морей, в год Волка, богини Кана и Рапа вручили нам эти волшебные зеркала…

Слушая вдохновенное вранье Ноды, Дору Солофи с трудом удерживался от смеха. Разумеется, они с Нодой и не думали придавать такое значение дате открытия зеркал и пришли к этой мысли намного позже, но Дору решил про себя, что, если посмотреть на все под весьма косым углом, то слова Ноды не абсолютная ложь. Проститутка, у которой Нода стянул кошель с первым волшебным зеркалом, действительно была черноволосой, тогда как он сам возлежал в ту ночь с блондинкой. В доме индиго обе женщины в буквальном смысле были отрекомендованы им как «богини». Так или иначе, как любил говаривать Нода Ми: «Величие королей кроется в величавой лжи». При этом он утверждал, что в начертании логограммами ано эта фраза превращается в перевертыш.

– …Сейчас год Крубена, время, когда величие возрождается, а стремление вознаграждается. Мы должны воплотить пророчество в жизнь и пойти походом на Пан, чтобы отомстить за Гегемона!

Мятежники застучали золотыми копьями о золотые щиты и взревели как один. Поднявшийся шум распугал птиц и зверей в лесу на многие мили вокруг.

* * *

– Но как дела вообще могли принять такой оборот? Как?! – Фиро, всегда любивший «дядюшку Рина», теперь сердито кричал на главу шпионов.

Рин весь сжался. Как он жалел, что послушал тогда императрицу. Поначалу Кода радовался разрастанию мятежа, прикидывая, какие фонды сумеет выбить на борьбу с таким мощным восстанием. Но вести с Арулуги заставили секретаря предусмотрительности осознать: он вовсе не контролирует ситуацию, как это ему казалось.

Мятежники Туноа осадили замок Цзинду. Находясь в цитадели, Фиро и Рин не подвергались непосредственной опасности – крепость, даже обращенная в святилище, сохранила древние толстые стены. Да и сами повстанцы словно бы не ожидали такого успеха и не располагали тяжелыми осадными машинами, у них были только хлипкие лестницы. Имея солидный запас провианта, пятьсот защитников под началом принца Фиро могли продержаться какое-то время. Тем не менее, глядя на сверкающую позолотой доспехов орду, Фиро чувствовал, как в животе у него сжимается ком.

– Я не отдавал себе отчета, насколько повстанцам удалось настроить против нас население, – защищался Рин. – В прошлом императорские чиновники собирали в деревнях много ценных сведений…

Сердитый взгляд Фиро заставил секретаря предусмотрительности промолчать о том, в какой степени политика полного искоренения частного поклонения Гегемону способствовала озлоблению народа по отношению к властям.

– Но эти зеркала… они все переменили, – продолжил Кода. – Теперь почти все на Туноа, от младенца до беззубой старухи, искренне верят, что Гегемон вернулся и вещает через волшебные зеркала. Даже те, кто не сражается в рядах мятежников, тайком предоставляют им кров и помощь. Мы лишились воздушных кораблей, потому что повара на летном поле подожгли их! Наш гарнизон терпит поражение в каждой схватке с бунтовщиками на протяжении последних двух месяцев.

– Но ты уверял меня, что все идет согласно плану!

– Да. Так оно и было… В некотором роде.

– Ты запросил помощи?

– Три волны голубей уже отправлены.

Фиро промолчал, но теперь он горько сожалел, что не послал за подмогой раньше. Ему хотелось доказать отцу, что он больше не ребенок и способен самостоятельно разобраться с кучкой вдохновившихся суевериями разбойников на этих далеких островах. Он полагал, что теперь, когда герцог Кимо поднял на Арулуги бунт, отцу вовсе ни к чему отвлекаться на всякие мелочи.

И вот что вышло в результате. Принц надеялся, что, как только с Большого острова подоспеет помощь, он сумеет за себя постоять.

* * *

Мятежники уже три дня и три ночи стояли под стенами замка Цзинду, и число их продолжало увеличиваться. Теперь осаду цитадели вели почти уже восемь тысяч человек. Однако бунтовщики не спешили рубить лес и строить катапульты и осадные башни. По большей части они просто сидели и слушали речи главарей, пели и молились.

Фиро и Рин наблюдали за ними недоуменно, но в то же время и с некоторым облегчением. Затем, на утро четвертого дня, мятежники пошли на приступ.

То была в высшей степени неорганизованная атака. Повстанцы попросту ринулись вперед, приставили к стенам шаткие лестницы и начали карабкаться по