Иван Кононенко, придя в сознание, с трудом разомкнул свинцовые веки и попытался приподняться. Все тело тотчас же пронзила безумная боль. Дотронувшись до горевшей огнем груди, парень почувствовал, как рука стала мокрой. Поднеся ее к глазам, он при слабом свете, пробивавшемся в коридор из щелей, скорее понял, чем увидел: она окрашена кровью. Темнота помешала Викторову нанести точный удар в сердце.

– Сволочь!

Его разговор с Анатолием и борьба, закончившаяся так плачевно, фотографически запечатлелись в памяти.

– Этот негодяй думает, что заберет все, – прошептал он. – Не дождется.

Превозмогая боль, Кононенко, перевернувшись на живот, пополз по коридору. Он знал: недалеко от казематов – склад артиллерийских снарядов. Во что бы то ни стало надо дойти до часового и продержаться какое-то время – хотя бы ровно столько, сколько надо для заявления, которое он приготовил.

Часовой, совсем еще мальчишка, со светлым пушком, покрывавшим лицо, заметил ползущего к нему человека:

– Стой!

– Братишка, помоги! – Иван чувствовал, как жизнь покидает его здоровое тело. – Перевяжи мне раны или вызови врача, если он неподалеку. Я ранен врагом народа. Мне нужно сделать заявление, пока я способен на это.

Вскинув винтовку, парнишка подошел к Ивану, осветив фонариком его бледное лицо и окровавленную гимнастерку.

– Кто вас так?

– Я все расскажу твоему начальству.

Мальчишке удалось связаться с воинской частью, и через полчаса истекающего кровью Кононенко погрузили в машину. Ни санитары, ни врач, толстый усатый подполковник, не верили, что довезут его до госпиталя. Не верил в это и сам Иван, слабевший с каждой минутой. Вот почему, попросив одного из санитаров записывать за ним, он начал давать показания.

По ним выходило: случайно он разоблачил врага народа, участника троцкистско-зиновьевской группировки Анатолия Петровича Викторова.

Узнав об этом, тот заманил его в казематы Южного форта, якобы для демонстрации важных документов, и попытался убить.

Расписавшись на бумаге слабеющей рукой, Кононенко потерял сознание и через несколько минут скончался.

За Викторовым пришли на следующий день. Пытаясь оправдаться и уверить чекистов в явном недоразумении, он все больше и больше убеждался: бесполезно. Ему ли, опытному следователю НКВД, об этом не знать?

Он, не ждавший от жизни ничего хорошего, оказался прав.

Как только весть об аресте палача, сломавшего судьбы десятков тысяч безвинных людей, долетела до тюрьмы, многие томящиеся в застенках коммунисты дали против него показания. Анатолий на десять лет отправился в лагеря.

Глава 39

Главы из книги Зориной 1950 год. Приреченск

Студентка Приреченского педагогического института Нонна Шаткина радостно выбежала из аудитории.

– Поздравьте меня, девчонки, – обратилась она к своим сокурсницам, с ужасом ожидавшим, когда их вызовут на экзамен по русской литературе XVIII века. – Пятерка! Профессор Павленко был в восторге от моего ответа!

– Какой билет? – спросила ее маленькая девушка с торчащими косичками.

– Третий.

– Повезло! – с завистью промолвила грудастая блондинка. – По-моему, он самый легкий.

– Чушь! – фыркнул прыщавый парень. – Я, например, терпеть не могу Феофана Прокоповича.

– Ты за себя не говори!

Лучшая подруга Нонны Таня Дубцова отвела ее в сторонку:

– С какими ребятами я познакомилась вчера в парке!

Горящие черные глаза наводили на мысль о том, что девушке сейчас не до экзамена.

– Кто же они? – заинтересовалась Шаткина.

– Студенты медицинского. Два высоких красавца, – пояснила Таня, вздыхая. –