— Сегодня воскресенье, — я ткнула ручкой чайной ложечки в настенный отрывной календарь, висящий совсем рядом с папой.

Отец скосил глаза на листы — на первом из них значилась суббота, но только потому, что порядок в исчислении даты в доме вёл как раз единственный мужчина, что и поспешил выполнить каждодневный долг и избавить настенную книжечку от ещё одного листа.

— Завтра понедельник, — продолжала я свою мысль, — а, значит, я завтра иду в школу.

— Я не считаю это хорошей идеей… — покачал головой папа, забирая с тарелки новый блин. Листок календаря он положил рядом с собой и бегло просматривал отпечатанный там совет дня.

— Ничего такого не произошло, чтобы строить из этого трагедию!

Забота, замешанная на жалости, пусть даже родительской, вызвала у меня острый приступ раздражения. Злость из-за мысли, что меня приравняли к плаксивой принцессе, хлыстом подстегнула меня к действию и резкости, о которой я вскоре пожалела — быть неблагодарной дрянью ещё хуже. Мне стоило усилий смягчиться.

— Это действительно не так страшно, как кажется. Ты сам знаешь, как это бывает, и насколько это недолговечно. Время лечит, а царапины рубцов не оставляют.

Не заметить, как замер отец, было невозможно. На какую-то секунду он перестал жевать, но практически тут же ожил, почти неприметно пожав плечами.

— Если ты считаешь, что так правильно, то я не буду настаивать. Но это твоё решение. Не давать совершать ошибки я тебе не имею права, но от крупных неприятностей избавить — в какой-то мере должен. Неприятностей я не вижу, — папа поднял на меня глаза и улыбнулся. — Но я всё равно остаюсь твоим папкой.

— Спасибо, — шепотом поблагодарила я, чувствуя, что ещё немного и расплачусь.

— Тебе идут длинные волосы, — примирительно похвалил папа, разглядывая упавшие на плечи локоны. — И загар.

— Меня баловали, — откликнулась я, вспоминая сложную прическу, которую могла создать у себя на голове с закрытыми глазами менее, чем за час.

— Странный способ, — папа оставил в покое блины и просто пил чай. — Не знал, что тебе нравятся разные там салоны…

Я не ответила, припоминая как смотрел на меня с причёской Лебедя Маэрор, в то время как я ненавидела его каждой клеточкой тела, но любила каждой частичкой души, тогда ещё ничего не понимая. Желание состричь всё к чертям подкатило к горлу с желчью. Вот только ему очень нравились мои косы…

***

К тому времени, как проснулись мама с сестрой, я вернулась в комнату и уселась за учебники в попытке хоть немного сопоставить пропущенное мной время с реальностью. Последние уроки казались слишком далёкими и ещё более невероятными, нежели Клык и Имперские Сады. Как-то не укладывались в голове возможности времени растягиваться или сжиматься, как произошло в моём случае. Ну, можно было даже сказать, что у меня выдались очень бурные дни — я успела стать супругой князя-демона, стала матерью замечательного юноши, побывала в столице демонского государства, меня дважды пытались убить, причём в последний раз меня вообще выкрали. Однако, несмотря на все ужасы, я бы с большой радостью променяла настоящее на возможность всё испытать заново. И суметь всё исправить. Я бы руками и ногами вцепилась в Светлейшего Князя и ни за что на свете не отпустила его.

Вид учебника истории вызвал двоякое чувство — желание с тоской прижать книжку к груди и устроить небольшой костёр. Учитывая, что урока в понедельник не намечалось, я отложила учебник в сторону. Если бы я знала, что уже завтра смогу его снова увидеть… Но он на самом деле был слишком далеко, недосягаем, словно солнечный луч.

Закинув нужные книги в почищенный рюкзак, я выбрала одежду на завтра и ненароком взглянула в зеркало. Снова увидев свои отросшие длинные волосы, я задумалась над тем как их стоит убрать — стянуть в хвост или заплести простую косу, Волчью Родовую красу. Или… или снова разделить на две, сложить во врезающиеся друг в друга полукольца и соединить одним…

«Я — отбившийся от стаи лебедь…» — с горькой улыбкой подумала я, разглядывая медь волос и пропуская локоны сквозь пальцы. Нет, те несколько недель действительно были в моей жизни, — это я точно знала. А также то, что я могла себя сколько угодно уговаривать, будто смогу забыть случившееся. — Это невозможно, нереально, недопустимо. Всё что угодно, но не это.

«С волосами по-любому придётся что-то делать…» — намерение походило на тугой клубок ниток, которые требовалось распутать. Такой же клубок напоминали мои мысли. В комнату вошла Римма, удивленно взглянув на меня.

— А тебе идут длинные волосы, — повторила сестра слова папы. В зеркале я видела, как она достала из угла небольшую спортивную сумку и принялась в ней что-то искать, поглядывая на меня. — Не знала, что ты их отращиваешь, хоть вроде и виделись недавно.

— Недавно и начала. Дня три назад, — отшутилась я, встретив испуганный внимательный взгляд. Однако я сама отвлеклась, отыскивая среди заколок и иных безделушек хоть какую-то резинку для волос. Нашлась небольшая и старая, что хрустела, когда я непривычно стягивая волосы на затылке.

— Слушай, я, наверное, сильно поспешила, — снова заговорила Римма, присев на убранный диванчик, — но я сказала родителям, что будет лучше, если ты немного поживешь со мной.

Я молча надула губы, решив, что сестрица ляпнула лишнее, но потом вспомнила про состояние своих рук и ног. Стоит маме с папой только увидеть бинты, и скандала с истерикой не избежать. Тогда точно начнётся допрос с пристрастием.

— Умно. И на сколько это «немного» будет? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Насколько посчитаешь нужным, — пожала плечами Римма, смотря не столько на моё лицо, сколько на мои руки. Благодарить словесно я не стала — только улыбнулась, зная, что словом только всё испорчу.

Сказано — сделано, — уже во второй половине дня я вытирала ноги о коврик при входе в квартиру сестры. Рюкзак мой изрядно потяжелел от добавленных книг и тетрадей, занявших ещё и небольшой пакет. Римма взяла в сумку небольшую толику школьной одежды. По дороге мы купили несколько резинок для волос и простые заколки, а ещё мятной жвачки и мятных же леденцов — что-то мне настолько сильно захотелось почувствовать приятную свежесть на языке, а сестрица не отказала мне в таком капризе.

Жилище родственницы не было для меня неуютным — когда-то относительно недавно вся наша семья жила в той самой двушке, которую занимала уже старшая из наследниц моих родителей. Мне был знаком каждый угол, балкон и стены, пусть даже квартира и подвергалась ремонту, и не раз — приятные воспоминания детства просыпались во