со мною будь

Здесь или в будущем где-то.

Дай мне закрыть глаза,

Чтоб тени не видеть вокруг,

Дай мне уснуть навсегда,

Но будь со мной рядом, друг.

Лес завывает жутко,

Грозы стреляют в ночи,

Сплю я от страха чутко

В слабеющем танце свечи.

Спой мне, чтоб я проснулась,

Пой мне сейчас и впредь,

Чтобы к тебе вернулась

Через всю жизнь и смерть.

Пой мне, пока я слышу,

Пой, как наступит ночь,

Слушая стук по крыше,

Зло отгоняя прочь.

Лес все сильнее воет,

Ветки скребутся о дом,

Двери скрипят и ноют,

От стен отражается стон.

Пой мне, чтоб сон вернулся.

Пой, чтоб настал покой,

Чтоб чрез года ты очнулся

И петь отправлялся другой.

Пустошь стучит в окошко,

Пустошь меня зовет,

Но пусть подождет немножко,

Послушает, как он поет.

Нет ни войны, ни крови,

Когда эта песнь звучит,

Ни страха, ни жара, ни боли,

Пока он меня хранит.

Так спой мне, чтоб я уснула,

Спой мне, как можешь лишь ты,

Спой мне, чтоб я вернула

Душу свою из тьмы».

На мгновение повисла тишина, а потом Тима громко фыркнул:

– И это ты называешь колыбельной, Лис? Просто жуть!

Я пожала плечами:

– Ша часто пела нам эту песню, и она никогда не казалась мне такой уж страшной.

– Мне тоже не показалась, – сонно пробормотала Джоанн.

Тима непонимающе покачал головой, и я впервые посмотрела на эту песнь по-взрослому. Ша пела нам о смерти. Неужели не существовало больше никаких более позитивных колыбельных? Даже пугающие строчки о Пустоши я вполне могла понять, но весь смысл… Почему ша выбирала для нас именно эти песни? Вряд ли этому ее учили в педагогическом центре. В этот момент я вдруг поняла, что ничего не знаю о прошлом своей няни, только пустые крупицы, которые подошли бы любому жителю Города. У нее не было семьи, не было детей, она осталась воспитывать нас, но как ша жила до этого, я не представляла. Почему я никогда не спрашивала? Вероятно, была слишком занята своими проблемами. Я закусила губу, чтобы не расплакаться. Получалось, что я вообще не знаю ничего о своей семье: о биологических родителях – только основное, о воспитавших меня – меньше половины, о Сэм – сейчас я уже не могла говорить, что знаю о ней все. Моя сестра изменилась, а с новой я не успела познакомиться. Какой позор! И как, оказывается, больно и стыдно это осознавать!

Джоанн засопела, и я решила, что мне тоже стоит поспать. По листве снова зашуршал дождь, и я горько выдохнула. Я хочу в тепло, хочу к своей семье. Я хочу домой.

Когда меня в очередной раз вырвало из сна, я сразу поняла – что-то не так. Последнее время я спала очень чутко и реагировала на любой посторонний или подозрительный звук. Я осмотрелась и увидела, что Кристина и Рахель обеспокоенно перешептываются между собой. Я осторожно выскользнула из-под объятий Джоанн и, опустив ее на спальный мешок и стараясь не разбудить остальных, прокралась к девушкам.

– Что такое? – прошептала я, и они переглянулись. Их взгляды мне не понравились.

– У Азриэля лихорадка, – тихо ответила Кристина, и я испуганно перевела взгляд на парня.

Его грудь часто вздымалась и опускалась, лицо покраснело, и стоило только поднести ладонь к его лбу, как я тут же ощутила исходящий от кожи жар. Азриэль беспокойно заворочался во сне, до подбородка натягивая тонкое одеяло. Его чуть заметно трясло.

– Нужно дать ему лекарства, – сказала я, но Рахель меня остановила:

– Он уже выпил средство от жара, но мы не знаем, что это за болезнь и как ее лечить дальше, – дрожащим голосом произнесла девушка. – Может, он простудился, а может, это какая-то местная лесная болезнь.

– Или болезнь передало насекомое, – добавила Кристина, – такое тоже возможно. Я осмотрела его, на коже много комариных укусов. У нас всех они есть, конечно, но Азриэлю могло не повезти. Мы не знаем, заразен он или нет, и не можем отгородить его от остальной группы, но мы должны обезопасить его от комарья. Если заразу перенесли они, то другой такой укус может стать смертельным.

– Пока идет дождь, мы можем не бояться этого, – ровным тоном произнесла я, стараясь не выдавать своего страха перед Рахель, во взгляде которой уже загоралась паника.

Я устало потерла переносицу. «Думай, думай, что делать?». Этот кошмар не только не заканчивался, но становился еще хуже.

И хуже. Утром заболел Том. Симптомы были все те же – жар, озноб, ни кашля, ни боли в горле. К счастью, юноша переносил болезнь легче, чем Азриэль, и мог даже самостоятельно продолжить путь. Это было очень важно. Боясь, что болезнь заразна и может подкосить нас всех, мы решили не дожидаться окончания дождя и попробовать двинуться дальше. Тима и Широ несли носилки с Элиассом, Верманд и Ворон – с Азриэлем. Все остальные, включая женскую половину нашего отряда, кроме Джоанн, периодически подменяли их. Но даже если мы брались за носилки втроем или вчетвером, мне казалось, что нам удастся пронести их не больше пары шагов, а потом мы все вместе рухнем в грязь. Ноги скользили по вязкой жиже, глаза заливала вода, на руках вскочили громадные волдыри, и мышцы взвывали от боли. Но мы все равно шли, надеясь поскорее добраться до новой крепости и попросить о помощи. О наших с Джоанн метках никто уже и не думал.

Шел пятый день ливня, мы остановились на привал и обессилено повалились на землю, не заботясь даже о том, чтобы поставить палатку. Элиасс спал, Азриэль тоже притих, Том выглядел чуть живым и с посеревшим лицом опирался лбом о ствол дерева. Ворон требовал, чтобы каждый из нас отчитывался о своем самочувствии, но отличить усталость и боль от перехода от симптомов болезни было очень непросто. Но все-таки раз за разом мы повторяли: «здоров».

Сегодня же не ответила Яна. Девушка положила голову на колени Широ и дрожала всем телом. Я вяло протерла глаза и потянулась за рюкзаком с лекарствами, не дожидаясь приказа. Напоив девушку всем необходимым и оставив ее засыпать, я подошла к Ворону. Он