больничной палате.

Хэлли сидела рядом, сморщив лоб от беспокойства.

– Что ты говорил? – Она нахально приподняла бровь. – Мы как раз разговаривали, когда ты решил добавить драмы.

Я рассмеялся, но смех перерос в жуткий кашель. Казалось, мои ребра вот-вот сломаются.

– Говорил, что люблю тебя. Уже давно люблю. Просто я этого не понимал.

– А теперь понимаешь? – Хэлли прижалась щекой к тыльной стороне моей руки, глядя на меня ангельскими глазками.

– Теперь да.

– Ты же осознаешь, что я остаюсь в Лос-Анджелесе, – спустя мгновение произнесла она.

Я кивнул.

– Мы справимся. Тебе не придется менять ради меня свою жизнь. А теперь расскажи что-нибудь интересное, чтобы отвлечь от ощущения, что меня разом сбили все грузовики на Западном побережье.

– Что-нибудь интересное? – Она хмыкнула.

– Ага. Что угодно. Удиви меня.

Она вытащила телефон из своего зеленого полупальто и что-то напечатала. Я завороженно наблюдал за ней. Еще несколько месяцев назад она так не умела. Хэлли явно много трудилась. Ее пальцы дрожали, но она улыбалась. Инстинктивно я потянулся, чтобы взять ее за свободную руку.

– Ах, вот это интересно. – Она смущенно улыбнулась. – Людям свойственно влюбляться в тех, у кого иммунная система отличается от их собственной, но с кем схожи объем легких, длина мочек ушей и скорость обмена веществ.

Я моргнул, наблюдая за ней.

– Это наименее романтичная вещь, которую я когда-либо слышала. – Хэлли хихикнула.

– И все же тот факт, что ты это прочитала, пробуждает во мне желание зацеловать тебя до смерти и закончить то, что мы начали на тротуаре.

– Так сделай это.

И я сделал.

Эпилог

Хэлли

Год спустя

– Ненавижу это место, – весело приветствует меня Рэнсом, когда я сажусь в наш маленький «Приус».

Я пристегиваю ремень безопасности и машу на прощание Мидоу, которая как раз закрывает Misfits and Shadows, и Грейди, с тоской наблюдающего за ее действиями.

Ночь темна, но бульвар Сансет переливается цветами. Вдоль улицы тянутся мерцающие огни: все больше мест открывают свои двери и зажигают неоновые вывески.

Серебристая луна висит высоко, идеальный полумесяц напоминает качающуюся серьгу.

– Тебе не придется долго страдать. – Я похлопываю Рэнсома по бедру.

Он наклоняется и целует меня в шею, его губы находят мои. Он целует меня долго и страстно, языком раздвигая губы, спрашивая разрешения. Я сжимаю его челюсть, углубляя наш поцелуй, лишаясь воздуха и сдержанности.

Так происходит каждый раз, когда он прилетает в Лос-Анджелес из Чикаго или я приезжаю к нему. Мы вцепляемся друг в друга так, словно завтра никогда не наступит.

Будто не факт, что наступит следующий миг.

Потому что так оно и есть.

В жизни нет никаких гарантий.

Мы усвоили это на собственном горьком опыте.

Отстранившись, Рэнсом заправляет прядь моих волос за ухо.

– Я буду страдать достаточно долго. Последнее, чего мне хочется, это ехать в Техас и играть в счастливую семью с твоей сестрой.

Я гримасничаю и толкаю его в грудь, когда он заводит машину.

– Ты ужасен. Она очень старается.

– Звучит как слоган ее жизни.

Мы отправляемся в аэропорт Лос-Анджелеса, чтобы сесть на самолет до Техаса. Гера выходит замуж… снова. На этот раз за очень милого сотрудника медицинской лаборатории по имени Джефф. Он тренирует местную команду по футболу, хочет троих детей и всегда приглашает пожилых дам на танец во время семейных торжеств.

Короче говоря, он хороший. И честный.

В настоящее время Крейг отбывает трехлетний срок в тюрьме. Быть может, это не так и много, но я знаю, что, несмотря ни на что, его прежняя жизнь разрушена. Он лишился всего, что ему было дорого, и для меня этого достаточно.

– Ты опять думаешь о том, какой Джефф милый, – бормочет Рэнсом с таким видом, словно готов пробить стену кулаком.

– Звонил дьявол. Он хочет вернуть свое высокомерие обратно, – смеюсь я.

– Скажи ему, что давно пора научиться не просить ни о чем такого ублюдка, как я. Оставлю его высокомерие себе.

Несмотря на пробки, мы вовремя добираемся до аэропорта. Паркуемся на долгосрочной стоянке и регистрируемся на следующий рейс в Даллас. Мы держимся за руки и улыбаемся друг другу. Мы стали одной из тех парочек, на которые я раньше засматривалась с другой стороны улицы и ненавидела, потому что они выглядели невероятно счастливыми.

– Ты сомневаешься? – спрашивает Рэнсом. Я знаю, что он имеет в виду переезд в Чикаго.

– На самом деле нет. – Я морщу нос. – Знаю, что ты не можешь перенести свой бизнес в другое место. А я могу. У искусства нет адреса. Его дом в наших душах.

С тех пор как открылся отдел кибербезопасности Рэнсома, от клиентов нет отбоя. Рэнсом много путешествует, но его основная база остается в Чикаго.

– Самое громкое заявление, Хэлли, которое я когда-либо слышал. – Он улыбается.

Рэнсом сжимает мою руку, подносит ее к губам и проводит ими по тыльной стороне.

– Ты бы сделал то же самое для меня, – говорю я, зная, что это правда.

– Без раздумий.

После поцелуев на сиденьях терминала и чашечки кофе мы садимся в самолет. Я больше не ощущаю тяжести в желудке во время перелета в Техас. Я чувствую себя хорошо. Даже легко. У меня есть своя комната в доме родителей. И мама старается выделить для меня время, когда я там бываю, чтобы пройтись по магазинам, вместе пообедать или просто прогуляться. Это все еще не те отношения, о которых я мечтала, когда лежала в чужой постели, в чужой стране, в чужом интернате. Но начало положено.

После взлета Рэнсом поворачивается ко мне и ухмыляется. Той самой ухмылкой, от которой мои кости становятся мягкими, как зефирки. Она столь заразительна, что я улыбаюсь в ответ. Мы все еще боремся за власть. Продолжаем подталкивать друг друга к краю, бросаем вызов на каждом шагу. Но игра стала намного интереснее теперь, когда я знаю, что его любовь безгранична.

– Не хочешь вступить в «Клуб высокой мили»? – Рэнсом вскидывает густую бровь.

Я постукиваю по губам, делая вид, что обдумываю его предложение.

– Это не Граучо Маркс[32] говорил, что не желает вступать в клуб, который готов принять кого-то вроде него?

У нас полуночный рейс. Несколько человек в бизнес-классе крепко спят.

– Он так говорил? Что ж, я не доверяю людям с усами, – ворчит Рэнсом.

Я тихонько смеюсь.

– Как можно такое произносить.

– В этом есть научный подтекст. – Он хмурится, становясь абсолютно серьезным. – Существует причина, по которой ни один президент после Гровера Кливленда не носил усов. Им советовали этого не делать. И