Шрифт:
Закладка:
'Посланник и сограждане великого Союза! Нужда заставила меня придти сюда, нужда, которая не может быть исчислена ни талентами ни фарсангами, ни хорами. Ведь как исчислить горе матери, чье дитя погибает? Как сосчитать беду мужа, чьей дом разрушен, а семья уведена в степи? Нельзя это исчислить, можно лишь прочувствовать.
Мы знаем, что воин, участвовавший в победоносной битве, вправе обить подол столы багряницей. Это обычай столь древний, что никто не рискнет сказать когда он зародился. Воины, одержавшие победу в бою, отмечаются издавна– ведь доблесть — это то, на чем держится наш мир. Стоит лишь чуть ослабить руку, держащую секиру — и соседи немедленно этим воспользуются. Те, кто улыбался и учтиво кланялся вчера, завтра вспомнят о старых долгах и обидах, и явятся за своим — а «свое» у сильного — все, чем владеет слабый.
Наш город стоит на краю степей. Каждый раз, когда из глубин Ордоса приходит караваны тассагитов, мохавов, гальвиндов, атлассцев, мы видим в них связанных рабов, захваченных у тех, кто не смог отстоять свое. И если мы ослабеем, завтра мы сами окажемся в таком караване.
Некоторые граждане Стабии считают, что все это неважно. Что стены города охраняют пустынные духи и горные великаны. Что можно одеваться как женщина и плясать, упившись хозой, что можно совершать безумства, надышавшись дыма конопли, по примеру степных племен. Что доблесть неважна, и любой может украсить себя багряницей до бровей. Лишь бы были деньги на удовольствия, а все остальное — неважно.
Я открою вам правду. Ни степные духи, ни горные великаны не придут нам на помощь, когда враг подступит к городу, чьи жители забыли как держать меч и натягивать лук. Такой город обречен, он уже обречен, хотя еще и не знает об этом — не хочет знать! Он обречен.
Может быть, вы скажете — велика ли беда, если парень оделся не по праву? Много ли вреда от того, что у него золотой перстень и фибула? Ну выпьет он в неурочный час — не рухнут же от этого стены!
Я так отвечу на это. Невелик корень омежника, но лишь капля сока из него убивает самого сильного воина. С ужасной улыбкой умирает он. Такие же улыбки я вижу на лицах гуляк, день за днем убивающих наш город.
Никому не хочется дежурить на стенах. Никому не нравится упражняться с луком, стирая пальцы тетивой. Всем хочется гулять и веселиться, как эти молодцы.
Развращенная молодежь убивает наш город подобно яду. Они отравляют остальных. Они показывают, что законы можно не соблюдать. Что можно не стоять в строю, а гулять где попало и делать что хочешь. Завтра их — и нас всех — поведут на рынок с колодками на шее, потому мы разучились исполнять свой долг, потому что кто-то подал пример — заразительный пример, отравляющий пример — и он понравился нам.
Мы должны чтить закон — древний как пески закон наших предков — иначе сгинем в песках. Я все сказал'.
Человек тяжело опустился на место. Я молчал, пытаясь осмыслить произнесенное авуром.
Все эти «великие города» — по сути, очень маленькие сообщества людей. Где все друг друга знают. Им постоянно приходится идти в бой плечом к плечу — спокойных дней у них немного. Только вера друг в друга позволяет им выстоять в строю, не бросаясь врассыпную. Доверие друг к другу, единые моральные ценности, можно сказать– братство — это залог выживания ВСЕЙ общины. И одна — две паршивые овцы способны все разрушить, разложить этот моральный сплав, ведь если можно одному — то можно всем. Они по-другому, с совершенной нетерпимостью, относятся к таким вроде бы несущественным вещам, на которые современный мне человек не обратил бы внимания.
Но надо уже что-то решать. Я отдаю дань его позиции, она во многом разумна. Но ведь мне надо как-то двигать прогресс вперед, а для этого нужна свобода, а не вот эти вот бредни. Запретами ничего не решить. Общество должно переболеть этим, и само, без всяких дурацких запретов, отвергнуть демонстративную роскошь как нечто смехотворное.
Ну и, наконец, это плохо для бизнеса. Я тут пытаюсь наладить торговые связи для продажи предметов роскоши с сумасшедшей прибыльностью, чтобы оплачивать и философов, и солдат, и еще кучу всяких причуд, а этот бритый хрен заявляет, что роскошь не нужна. Да он мне всю малину поломает!
— Пусть горожане сами решают, что дозволено, а что нет. Вы избираете авуров каждый год. Изберете нового, он примет новые законы. Я не буду решать, какие сандалии вам носить, и не обращайтесь больше с такими исками!
Бритоголовый авур выслушал меня спокойно, полузакрыв глаза. Он уже знал, что проиграет этот суд.
Знал бы я, к каким последствиям приведет мое решение…
* Фиено — фасоль, керкеро — горох.
Глава 35
Ход 44
Прошло 622 года.
И вот я снова выхожу из стасиса по тревоге. И снова война. Когда это закончится?
В прошлый раз Совет проголосовал за военную экспедицию на восток. Вскоре после этого отряд ветеранов примерно в 1200 голов был отправлен вниз по течению Реоны на города Гезар и Аквилею, добиваться справедливости. В качестве вознаграждения за этот поход ветераны могли взять свое вдвое против ранее им обещанного.
После короткого и яростного штурма Гезер был взят и здорово разграблен. Горожане Аквилены, увидев это, хорошо подготовились к осаде и больше года отражали все атаки ветеранов. Кончилось это совсем плохо для них — после взятия города он был полностью разрушен. А жители — между прочим, граждане Союза — были проданы в рабство!
Вот этого уже не стерпели очень многие в Миттании.
Сожжение Аквилена вызвало очень неблагоприятные толки в Корхинхине — именно из него пришли переселенцы, основавшие когда-то этот город. Начались волнения, вплоть до требования выхода из Союза. Морионы Корхинхина покинули общий лагерь Союзной армии, где проходили тренировку, и двинулись против ветеранов, желая уничтожить их и освободить своих единоплеменников, которых тащили на невольничий рынок Митты.
Больше двадцати городов отказались посылать суффектов в Совет Союза в Митте. Они собрали своих представителей в Корхинхине и объявили о создании нового Союза — Исаварской лиги.
Разумеется, началась война.
Сначала раскол Союза не выглядел очень уж опасным. Все считали что я, выйдя из стасиса, смогу быстро призвать мятежников к порядку, пообещав им кары Небесных