Глава 1

Квадратное пятно

Синяя угроза! Die Blaue Gefahr!

The Blue Peril! El Peril Azul! Il Perile Azzurro!

Этот газетный заголовок постигла участь его кузена, наименования «сарван». Его употребление стало повсеместным. Более того: он оказал прелюбопытнейшее влияние на мировую мысль.

Власть слов безгранична. Новое бедствие назвали Синей угрозой, потому что агрессоры предпочитали передвигаться по воздуху; но вследствие того, что широкомасштабные поиски по всему миру не принесли никаких результатов, вследствие того, что Синяя угроза по-прежнему оставалась главной темой газет и разговоров, общественное мнение мало-помалу начало склоняться к тому, что само небо и есть этот неуловимый враг, тогда как прежде все полагали, что бандиты лишь переносятся по нему к своему земному укрытию. Для того чтобы исправить ситуацию, нужны были здравые доводы, однако же мириады исследователей, искавших прибежище сарванов, наткнулись на серьезное препятствие: сотни, а то и тысячи мест по всему земному шару могли счастливо избежать их проницательных взглядов. Люди думали о девственных лесах, неприступных горах и пещерах, в которые ведет едва заметная расщелина; о подземных укреплениях и даже подводных конструкциях. Но мысль о воде опять приводила их к мысли о воздухе, и самые рассудительные снова начинали вглядываться в небо, выискивая логово разбойников. Подобная ошибка была столь широко распространенной, что допускали ее даже астрономы.

В это верится с трудом, но они, любимцы эфира, наперсники Элохима, стали относиться к предмету своего исследования по-другому, не так, как раньше (хотя разумнее, вероятно, было бы сохранить прежний подход), и пусть ничто не изменилось в небесном устройстве, многие Лапласы[40] пренебрегали наблюдениями, и в 1912 году их вычисления изобиловали погрешностями.

Последовал примеру своих коллег и господин Летелье.

Небо утратило для него свое прежнее очарование, и астроном не желал возвращаться к исполнению профессиональных обязанностей, а несчастье вынудило его вновь обратить все внимание на дела этого мира, так что после отъезда из Парижа господин Летелье не наводил даже самую маленькую зрительную трубу на самую крошечную планету.

Но иногда, во время тревожного ночного бдения, он облокачивался на перила, вглядываясь в ночную даль, и погружался в раздумья – не как серьезный астроном, но как отчаявшийся мечтатель. Он смотрел на звезды уже не глазами ученого – хотя знал о них все, что только может о них знать современный человек; он смотрел на них как на некие блестящие точки, в которых есть что-то волшебное. Луны, солнца, Марс и Венера, Альдебаран, Кассиопея, Геркулес являлись для него уже не предметами анализа и не комбинациями цифр, выраженными буквами греческого алфавита; то были крупицы зари, разбросанные во мраке. И теперь он смотрел главным образом во тьму между звездами.

Перед глазами у него постоянно стояли образы сына и дочери. Воспоминание о них наполняло его душу. Он представлял себе их посреди Африки, в какой-нибудь цитадели, окруженной непроходимыми лианами, потом – в недрах Монблана или Гималаев, пленниками «каменных мешков», находящихся глубже, чем копи, затем – заключенными некоей подводной тюрьмы, где они сидели в стальных клетках нелепой формы… Наконец, поддаваясь всеобщей заразе, он вглядывался в небо полным ужаса взором и произносил едва слышно:

– Синяя угроза!..

Но усилием воли он сбрасывал это абсурдное наваждение, распекая себя за то, что поддался ему, и, чтобы изгнать его насовсем, старался выбрать какую-нибудь звезду в каком-нибудь созвездии и вспомнить все, что о ней известно, мысленно повторить ее пространственные и временны́е характеристики. Нетрудно догадаться: в эти часы научных занятий той звездой, которая чаще всего притягивала его взгляд, была Вега, или альфа Лиры, – эта Вега, наблюдение за которой он прервал ради поездки в Мирастель, забросив работу, которую рассчитывал возобновить через две недели, но к которой не вернулся и теперь, спустя два месяца. Итак, господин Летелье находил удовольствие в созерцании той прекрасной белой звезды, к которой нас ведет Солнце.

Казалось, она его ждет, и он долго восхищался ее сверкающей бледностью.

Шестого июля, в час ночи, убегая из населенной кошмарами спальни, он вышел на балкон и поискал глазами Вегу.

Она находилась в кульминационной точке своей орбиты, проходя совсем рядом с зенитом, несколькими градусами южнее. Чтобы ее увидеть, нужно было запрокинуть голову и посмотреть почти в середину звездного неба. Искристая и безмятежная, она медленно плыла слева направо…

Но, проходя меридиан, то есть достигнув высшей точки своей траектории, она внезапно погасла.

Господин Летелье отпрянул. Он пришел в себя от изумления, лишь когда звезда засверкала снова и продолжила свой путь по небу, снижаясь на западе.

Астроном уже не выпускал ее из виду. Охваченный возбуждением и любопытством, он не сводил с нее глаз до самого утра, когда она исчезла из виду. Он неустанно ждал повторения феномена, возможность лицезреть который могла уже никогда не представиться его опытному взору.

Отнеся то, что он счел искажением оптики, на счет усталости и нервозности, он отправился спать.

Однако, проснувшись, он задумался. Гм! Галлюцинация?

Возможно. Но он сомневался. В любом случае эта видимость искажения возникла не из-за мерцания, в этом он был уверен: в таком случае звезда исчезла бы всего на мгновение, а уж никак не (исходя из его долгого опыта) на пять секунд. Нет-нет, он действительно стал свидетелем временного исчезновения Веги, и ничем известным, ничем разумным объяснить это исчезновение было невозможно… Логичнее всего было бы предположить, что какой-то астероид прошел мимо звезды и вызвал ее затемнение… Но тогда это был темный астероид?.. Гм! Гм!..

(Тут важно уточнить, что господин Летелье был абсолютно уверен в том, что никакая птица, никакой аэростат не вставали между Вегой и его глазами. Чтобы скрыть на пять секунд столь большую звезду, птица или аэростат должны были пролететь настолько близко от наблюдателя, что тот бы неизбежно заметил их в ясной ночи.) Удостоверенный таким человеком, этот небольшой звездный инцидент приобретал крайне важное значение. Эту деталь, другими, возможно, даже и не замеченную, господин Летелье обдумывал весь день. И результатом его размышлений стало то, что с наступлением сумерек он направился в обсерваторию башни, тщательно все там осмотрел, опробовал ход механизмов телескопа, протер оптические стекла, открыл в своде башни проем, явивший его взору небо, затем – очистив таким образом ту область бесконечности, в которой должна была прочертить свою кривую Вега, – перевел часы на звездное время и направил телескоп на определенную точку горизонта. Завершив все эти приготовления, он принялся нетерпеливо ждать появления звезды, восхода этого безумно далекого солнца, ex abrupto