стратегически важных решений, и необходимость перевешивала чудовищную усталость. Но мерный ход БТРа в бесконечной колонне бригады убаюкивал на пару с потоками тёплого воздуха, что гнала система отопления внутрь боевого отделения, и телеконференция превратилась в настоящую пытку.

— Народ ворчит, — заметил один из министров, — недоумевают многие люди, почему в Мурманске не были использованы ядерные боеприпасы?!

— По-видимому, там больше сказалось отсутствие своего кицунэ, — заметил с иронией какой-то вельможа, — руководство явно растерялось, что и привело к настоящей трагедии!

Если в Огнегорске погибла едва одна десятая часть населения, то во втором крупном сражении эвакуация закончилось катастрофой — из петли окружения не вырвалось более двух третей жителей портового города и окрестных селений. Печальный итог сглаживал вину руководящего состава только в одном: обе бойни во времени разворачивались практически одновременно, и опыта боевых действий со странным врагом, к схватке с которым не подготовит никакая академия, не имел никто. Кроме того…

— Не стоит их винить особо, — вмешался Элан. — Людей прижали к морю, и спаслись только те, кому посчастливилось уплыть на кораблях либо прорваться по Раменской косе на полуостров Медвежий, а оттуда — к дороге на Хельсинки. Везде свои нюансы и сложности.

— Что будет с Хельсинки? — задал вопрос ещё кто-то из высокого президиума. — Враг, по данным разведки, уже в нескольких десятках километрах от города!

— Положение города критическое, — заметил маршал Жуков, — как и в первых двух случаях отбиваться попросту нечем. Мы отправили по воздуху десантный полк, но это капля в море.

— Значит, надо это море создать, — спокойно ответил Элан, — затопив Карельский перешеек.

— Для этого надо взорвать плотины Рыбинского, Октябрьского и Шишкинского водохранилищ, — Мирра, после бурного совещания со своими друзьями, так же не видела иного выхода.

Хельга не могла остаться в стороне и добавила:

— Озёра и реки уже замёрзли, но если высвободить энергию трёх этих гигантских запруд, то мы получим огромное озеро с шириной от четырёх-пяти до двенадцати километров. Кроме того, часть молотоголовых, и, надеюсь, немаленькая, попадёт под многометровый вал воды и погибнет.

— Они же вроде прекрасно плавают, — напомнил один из учёных.

— Будем надеяться, что не настолько, — парировала женщина-киборг, — чтобы уцелеть в переполненном обломками и деревьями потоке. В любом случае, неожиданное препятствие заставит агрессора остановиться, а жителям Хельсинки лучше подготовиться к отпору.

— Как взорвать такие сооружения, когда нет ни одного лишнего часа на подготовку? — спросила Императрица военных.

В мимике лица явственно читалось страстное нежелание устраивать ещё одну атомную бомбёжку, и офицеры Генштаба это прекрасно уловили, как и неизбежность нового высвобождения страшного джина из бутылки, так что один из офицеров отрапортовал:

— Плотину самого верхнего и самого крупного, Шишкинского водохранилища, разрушим ударом авиации. Бомбардировщик пустит ракету Х-22 с ядерной боевой частью прямо в толщу воды, точно под основание гидроэлектростанции со стороны водохранилища. Взрыв отрегулируем на мощность в восемь килотонн, сооружение получит чудовищный гидравлический удар, и рухнет целиком и сразу.

Анна Сергеевна заметно побледнела. Только рукотворного радиоактивного моря не хватало! Но генералитет стоял на своём:

— У нас нет ракет с боевыми частями, снаряжёнными обычной, но мощной взрывчаткой, чтобы расколоть такое грандиозное сооружение.

Возразить тут было нечего и некому. Один из самых крупных рукотворных водоёмов не только Северного континента, но и планеты вообще! Не могут колоссальные массы воды опираться на конструкцию из спичек, и людям в прошлом пришлось перегородить межгорье титанической дамбой, собравшей целое пресное море.

— Мощности «22-ой» хватит с головой. По остальным дамбам даже особо и стрелять не придётся — массы воды вызовут такое напряжение в конструкции, что достаточно будет небольшого толчка. Мы их только немного расшатаем обычными боеприпасами, и только.

— Эвакуация из части районов затопления ещё не завершилась, — напомнил один военный, — на текущий момент это почти три тысячи человек. Что с ними будет?

Элан не хотел отвечать, не ему принимать решения, но они выдвинули идею, согласовав её, естественно, с маршалом. Жуков производил впечатление волевого и жёсткого человека, способного принимать в трудные минуты очень непростые решения. Вот и сейчас, кицунэ, бойцовской рыбке и киборгу даже рты открывать не пришлось.

— Сообщить им всеми средствами связи о предстоящей затоплении. Пусть срочно эвакуируются на Валдайскую возвышенность.

Возвышенность. Двадцать метров известняка над царством рек и озёр, и призрачная надежда, что множество людей сумеют опередить девятый вал рукотворного цунами. Кто-то не преминул напомнить об этом:

— А вы уверены, Геннадий Алексеевич, что жители деревень успеют эвакуироваться?

— Нет, не уверен, — не моргнув глазом, ответил маршал, — но выхода нет, или три тысячи жертв максимум, или тысяч пятьдесят минимум.

Офицер оперировал ориентировочной численностью группировки врага, и исходил из того, что каждая тварь вполне может пообедать одним человеком, и утащить в гнездо второго, внеся страшную лепту в продолжение рода. Но не всех такое объяснение устроило, и последовал возглас с места:

— Вам хорошо говорить, вы ведь тут, во дворце, а не там!!!

Жуков побагровел от вспыхнувшей злости, но каким-то образом сумел побороть гнев, и сурово заметил:

— Оба моих сына в Московии. Первая дивизия народного ополчения, третий полк. Они никуда не собираются эвакуироваться, и уж тем более, прятаться за моим именем.

Повисла неловкая пауза, в которой у людей была прекрасная возможность задуматься над собственным местом в кровавом кошмаре разразившегося кризиса. Кто ты, что ты можешь? Через что предстоит переступить на этом страшном пути, и кого оставить за спиной? Что за цену заплатит каждый из собравшихся, что готов отдать, чем пожертвовать ради всех и каждого? Сколько крови своей и чужой придётся пролить на алтарь победы?

Лесавесима, явно прочитав мысли десятков собравшихся в императорском дворце, по лицам солдат, что разделили с ней тесный для столь большого существа отсек боевой машины, поняв, что за сомнения и порывы охватили странные человеческие души, сказала:

— Хватит склок! Мы все — разумные взрослые люди, и каждый выберет себе ношу по силам.

И снова люди не стали спорить с легендарной сириной, слишком многое она сама отдала ради тех, кто долгие годы был рядом. И даже в борьбе ради совершенно незнакомых людей серая молния никогда не задавалась вопросами типа зачем, и ради чего, ибо знала ответ. Ради себя самой, для того, чтобы однажды уйти из этого мира со спокойной душой, не вымазавшейся в грязи самоуспокоения и сделок с совестью…

* * *

Иногда он задумывался, где же всё-таки в бою проходит граница между нормальными человеческими эмоциями и механическими действиями, превращающими живое существо в биологический придаток сложных систем воздушного корабля? Часто командир экипажа ловил себя