извиняющий смех Линды, пока, наконец, не выучил ее простое имя.

Из рассказов Линды выяснилось, что она к своим 43 годам ("Не многовато ли сбросила?", — подумал Толик) успела дважды побывать замужем и ни разу в роддоме, не считая момента собственного появления на свет. Любовь к мужчинам и плотским удовольствиям мирно уживалась в ее душе с любовью к Богу: Линда была ревностной протестанткой. "А вы какого вероисповедания, Нэт?", — спросила она Толика. "Никакого", — развел он руками. О своем православном крещении в раннем детстве Толик умолчал, так как не принимал этот факт и вообще религию всерьез. Линда изумилась, воодушевилась и на следующем их свидании подарила Толику Библию с какими-то протестантскими брошюрами (которые, заметим, Толик и не думал открывать, как некогда случайно позаимствованное у Кости Княжича Евангелие). Этим Линда не ограничилась, но принялась таскать Толика в свою протестантскую церковь, где его встретили с распростертыми объятиями, будто вновь обретенного члена семьи. В конце концов, Линда уговорила русского приятеля креститься по протестантскому обряду. Хотя уговаривать особо и не пришлось: Толику было плевать на протестантство, но если это необходимо для сдачи теста на право быть супругом Линды — что ж, он не против.

Не меньший энтузиазм Линда испытала, узнав, что Толик — журналист по образованию. "Oh, really?!"9, — восторженно возопила она и аж зааплодировала: сама Линда, как оказалось, работала помощником редактора отдела новостей в местной газете. "Какое удивительное совпадение, Нэт, что мы с вами оба — журналисты, правда? У нас с вами так много общего!". — "Очень много, Линда!". — "Во всем этом чувствуется… какая-то высшая воля, вы так не думаете?". — "Если честно, то в последнее время я думаю об этом постоянно".

А вот насчет своего нелегального положения в Америке Толик ей соврал, сказав, что имеет вид на жительство. Жизнь нелегального иммигранта научила его держать язык за зубами и быть осторожным, как волк, нутром чувствующий капканы в снегу и охотников за еловыми лапами. Долго обманывать Линду было невозможно: рано или поздно он вынужден будет открыться ей. Но открыться нужно в наиболее подходящий для этого момент, которого он ждал с нетерпением, как прежде Линда ждала от него приглашения на свидание. И Толик дождался: менее, чем через месяц после начала их встреч, Линда пригласила его к себе домой на ужин. Совместный ужин сменился наутро совместным завтраком, а в промежутке между приемами пищи и приемами постельной борьбы мужчины и женщины, ночью в спальне он признался ей во всем. "Прости меня, Линда!.. Я так боялся потерять тебя, — сказал Толик, пряча глаза. — Боялся, что, узнав правду, ты оставишь меня…". "О, мой бедный мальчик! — она привлекла его к себе. — Мой бедный, глупый, но благородный мальчик! Я вижу, как тебя мучает осознание твоего обмана, и это — лучшее свидетельство твоего благородства. Господь простит тебе твой обман, и я, конечно же, прощаю тебя. Ведь ты солгал из любви ко мне. Ты любишь меня, а я люблю тебя. Неужели ты полагаешь, что я могу любить тебя только при условии наличия у тебя гринкарты? Я просто люблю тебя, без всяких условий! Как и ты просто любишь меня. Значит, все будет хорошо. Не переживай, о’кей? И ничего не бойся. У тебя будет все в порядке и с документами, и с работой. Я помогу тебе: у меня хорошие связи. Ты мне веришь?". — "О, Линда!". Пошлый диалог закончился новым соитием.

На свадьбе присутствовали многочисленные родственники Линды из разных штатов, а также — родители: энергичная мать в овечьего фасона парике и похожий на старого бобра отец, которого, было видно, до смерти утомили все эти церемонии, но раз надо — значит, надо, что поделаешь. Со стороны жениха был только Ларри. Линда, разумеется, настаивала на том, чтобы из России приехали родители Толика, и он, согласившись, решил вызвать в Америку мать. Отцу звонить не имело смысла: у него давным-давно была своя семья. Но и до матери Толик не дозвонился: она умерла более года назад, как сообщила Толику сестра в Москве.

После отъезда Толика в Штаты, мать окончательно сникла от тоски и депрессии. Тот факт, что она в одночасье лишилась всех своих мужчин — покойного отца, мужа, который ушел к другой женщине, сына, который уехал в другую страну и звонил очень редко — подействовал на нее крайне угнетающе. Как угнетающе подействовали и новые времена, превратившие ее, уважаемого доселе врача поликлиники, в представителя едва ли не самой непопулярной профессии с нищенской зарплатой. Дочь забрала ее к себе в Москву. Смена обстановки и маленький внук стали для матери Толика своеобразной отдушиной, однако тоска и ощущение впустую прожитой жизни не исчезли. Вероятно, эта сильная душевная боль и спровоцировала у нее обострение прежних физических болячек по женской части, и, прожив в столице совсем немного, мать скончалась. Скончалась совсем не старой, но потерявшей интерес к жизни женщиной.

Дочь пыталась известить брата о смерти матери, но связаться с ним ей так и не удалось: он тогда, вновь поменяв адрес и работу, трудился в круглосуточном кинотеатре в одном из городов в Айове, где выполнял типичную для того периода своих американских мытарств работу — собирал. На сей раз собирал пустые стаканы из-под попкорна и прочий оставленный зрителями после сеансов мусор.

Запоздалая весть о кончине матери ошеломила Толика. Сердце его кольнуло что-то, похожее на столь же запоздалое раскаяние. Однако времени и возможности прислушиваться к своему сердцу и предаваться неожиданно свалившемуся горю у Толика не было. Да и в переносе даты свадьбы с Линдой сейчас, спустя год с лишним после смерти матери, тоже уже не было никакой нужды. Толику предстояло вступить в новый, очень важный и хлопотный этап своей жизни в США. И дело было не только в процедуре легализации, как называл это Толик (благо, у Линды и впрямь оказались хорошие связи), а впоследствии — в необходимости освоиться на новом месте работы — не менее выматывающей, но уже по-настоящему сложной и ответственной в сравнении с его прежним нелегальным батрачеством работы. Самое главное, что Толику предстояло вступить в супружескую жизнь. А у него не было не только никакого опыта совместного проживания с женщиной под одной крышей, но и вообще опыта длительных отношений с женщинами: лишь мимолетные романчики в бытность студентом журфака МГУ и вереница случек в Америке, которые и романчиками-то назвать нельзя — случки они и есть случки. А тут сразу —