его просторного, изобильного и пригожего американского чертога, заранее обречены на провал. Попыток было предпринято немного, но и их оказалось достаточно, чтобы наглядно продемонстрировать Толику всю серьезность его положения. "Но вы не можете работать в США, — удивленно сказал ему в Финиксе редактор одного спортивного журнала, встречи с которым Толик добивался несколько дней. — Это противозаконно. У вас нет вида на жительство, и по истечении срока действия выданной вам визы вы должны будете покинуть страну. Вы разве не знаете этого?". "Да-да, конечно", — промямлил Толик, поспешив распрощаться с редактором, и следующим утром покинул Финикс, боясь, что редактор сообщит о его намерениях в полицию или еще куда-нибудь.

По инерции Толик продолжил движение на Запад и добрался до Калифорнии, завершив, таким образом, свой великий переход от Атлантического побережья США до Тихоокеанского. Однако это не преисполнило его гордостью или радостью. Он завертелся на месте растерянным жуком, не зная, что теперь делать и куда направиться дальше. Обращаться за помощью к родне Троя он не осмелился не столько из-за их очевидно прохладной, хотя и внешне доброжелательной реакции на его появление, сколько все из того же опасения быть выданным полиции. Узнав, что парень из СССР, которому они любезно позволили погостить немного в их стране, на самом деле вынашивает коварные противозаконные замыслы, собираясь пополнить армию нелегальных мигрантов, троянцы наверняка не захотят создавать себе и своему отзывчивому Трою лишних проблем и донесут на Толика куда следует. И тогда всему конец, конец его мечтам, а, стало быть, конец его жизни, прощай, Америка, прощай навсегда… Но нет, не для того он положил свою пусть пока короткую жизнь на алтарь американской мечты, чтобы совершить турпоездку по США и отчалить восвояси в родную, но постылую гавань.

Проблемы выбора — "вернуться домой или остаться в Америке" — перед Толиком не стояло и не могло стоять. Он решил выжить, во что бы то ни стало выжить в этом бурном и мутном потоке американской действительности, хватаясь за все стебельки и корни, за которые может ухватиться увлекаемый негостеприимным течением нелегальный иммигрант, хватаясь за любую работу — даже низкооплачиваемую и непрестижную, столь резко контрастирующую с его юношескими грезами. Однако и эти хрупкие соломинки надежды провидение протягивало ему неохотно. Непрерывные поиски новой работы, нового способа выторговать у судьбы лишнюю сотню долларов, а также боязнь привлечь к себе пристальное внимание полиции предопределили американскую одиссею Толика, в ходе которой он несколько лет скитался по стране, продвигаясь в обратном его первоначальному туристическому вояжу направлении — с запада на восток, с последующим поворотом на север, из одного штата в другой, от одного временного пристанища к следующему, от подработки до подработки, встречаясь и расставаясь со случайными попутчиками — такими же, как он сам, нелегалами или полноценными счастливчиками-американцами, напарниками по работе или работодателями, чьи лица стирались из памяти, как стираются из памяти лица людей на перроне уносящейся в прошлое станции, очередной остановки на пути следования странника. Вместе с азиатами, по-муравьиному трудолюбивыми и неустанными, он собирал сливы и персики на сезонных работах в Калифорнии. Собирал листья с безмятежно-сапфирной поверхности бассейна на канзасской вилле, владельца коей он никогда не видел — лишь управляющего. Собирал дерьмо и шерсть в собачьем отеле в Айове и делал много другой работы, о существовании которой прежде не догадывался, как и о возможности своего участия в ней. Там же, в Айове, Толик, неотступно преследуемый страхом быть разоблаченным полицией и депортированным из страны, приобрел через своего знакомца Мэтью, флегматичного патлатого парня, поддельные водительские права на имя какого-то Скотта Фортенблаха, воспользоваться которыми Толику, впрочем, так и не удалось. В чужой стране выдавать себя за другого человека, прикрываясь фальшивыми документами, — нервного по натуре Толика пугала и эта мысль. Поэтому права Фортенблаха были для него чем-то вроде пистолета: он решил вытаскивать их в самой критической ситуации, когда деваться уже некуда. В ситуациях менее критических Толик решил прикрываться простенькой легендой: он — журналист из Москвы, пишет книгу о свободе и демократии в Америке. Дескать, в России, которая только учится быть свободной и демократичной, такие книги сейчас очень нужны, да. А чтобы лучше понять Америку и иметь свой гамбургер насущный, он не только путешествует по этой прекрасной стране, но и подрабатывает доступными способами.

Знакомство с балагуром Ларри на сельской ярмарке в Миннесоте, где Толик разгружал контейнеры с пивом, стало для нашего скитальца во многом судьбоносным. Ларри состоял поваром при ресторанчике в Миннеаполисе и заехал с приятелями на ярмарку, чтобы, по его словам, хорошенько встряхнуться и заарканить новых подружек. Разговорившись мимоходом с Толиком и узнав, что он — русский из Москвы, Ларри поразился, будто увидел перед собой ожившего персонажа комиксов, и тут же забросал Толика вопросами: правда ли, что люди в России месяцами не покидают своих занесенных снегом домиков; правда ли, что водка в России входит в состав абсолютно всех напитков, включая сок и чай; правда ли, что Ленин в мавзолее на самом деле пластмассовый? Толик посмеивался, но, как мог, удовлетворял интерес любознательного повара к России. На прощание Ларри оставил русскому номер своего телефона и адрес ресторана в Миннеаполисе, пообещав пристроить Толика официантом в эту славную харчевню и подыскать для него в городе подходящее жилье. Если Толик, конечно, захочет. Толик, конечно, захотел, а Ларри, несмотря на свою болтливость и внешнюю несерьезность, оказался человеком слова. Брат его жены, как оказалось, работал в ресторане администратором и был на хорошем счету у директора. Директор по имени Дэвид был евреем родом из Филадельфии, а его родители — вроде как эмигрантами из России. В общем, Ларри замолвил слово перед деверем, деверь — перед Дэвидом. И Толика взяли.

Людный, но ненавязчивый ресторанчик в Миннеаполисе стал для него тем местом, где он, пожалуй, впервые с момента своего приезда в США смог перевести дух и немного успокоиться. Работать приходилось много, но это было все же несравненно лучше того, чем он занимался раньше, и, кроме того, лучше оплачивалось. Ради этого Толик готов был терпеть даже причуды метрдотеля Крейга — подвижного лупоглазого мужчины с низким лбом. В этот лоб однажды постучалась идея сделать из русского — раз уж он тут появился — одну из рекламных приманок заведения. С этой целью Крейг иногда заставлял Толика надевать на себя подпоясанное ремнем нелепое багряное одеяние, похожее на укороченную женскую ночную рубашку. Эта куцая багряница, по мнению Крейга, представляла собой типично русскую одежду.