В таком скоморошьем облачении Толик, естественно, не мог остаться незамеченным клиентами, чего, собственно, и добивался Крейг, полагая, должно быть, что после этого клиенты ринутся в ресторан табуном диких мустангов только для того, чтобы увидеть настоящего, красного во всех смыслах слова русского. Хотя русских эмигрантов в Миннесоте хватало и без Толика.

Клиентов Толик должен был приветствовать русскими фразами "Добро пожаловать! Мы рады вас кормить!", и лишь после этого — переходить на английский. Смирившись с очередным всплеском фантазии Крейга, Толик предложил, было, ему более изысканную фразу "Мы рады вас потчевать!". Однако слово potchevat’ метрдотель счел неблагозвучным. Слово ugostit’ также было отвергнуто, когда Крейг узнал, что в русском языке "угостить" означает накормить бесплатно. В итоге, остановились на нейтральном и безупречном с точки зрения соответствия сути заведения глаголе kormit’. Хотя Толику всякий раз стоило немалых трудов сохранять на лице широкую улыбку, совершая очевидное насилие над русским языком. Так или иначе, но клиентура отнеслась к официанту в пламенеющей рубахе, как к забавной живой декорации, которую все же стоило бы выставить не в зале, а перед входом в ресторан.

Заметили ряженого и две незамужние дамы в возрасте за 40, нередко захаживающие в ресторанчик по вечерам: толстушка Кэрол и спортивного телосложения, со скулами твердыми и острыми, будто высеченными из камня, Линда. Толику, как и другим официантам, было запрещено разговаривать с посетителями на отвлеченные темы, однако от этой парочки было не так-то просто отделаться. Прояснив для себя ситуацию с багряным одеянием, Кэрол и Линда не угомонились, стремясь прояснить и другие подробности биографии сексапильного русского. Толик, отбиваясь уклончивыми ответами и непроницаемыми улыбками, сумел выйти невредимым из перекрестного допроса. Это не остудило пыл назойливого дуэта: справившись о графике работы Толика, дамы высказали пожелание, чтобы в эти дни в ресторане их обслуживал именно он, если они вдруг соизволят пожаловать в ресторан. Толик ответил, что для него огромная честь и огромное же удовольствие обслуживать таких очаровательных леди, но другие официанты, поверьте, ничем не хуже. ("Не хватало мне еще обвинений от парней в том, что я завел себе персональных клиентов с персональными чаевыми", — подумал он). Но отговорка не прошла. "Они, может быть, и не хуже, а вот вы — лучше!", — категорично заявила Кэрол и первая засмеялась над своей уродливой остротой. Пришлось засмеяться в знак поддержки и уступить дамской просьбе.

С тех пор, завидев Толика в зале, подруги, которых он про себя называл толстой и тонкой, по аналогии с героями чеховского рассказа, махали ему руками, приветственно восклицая "Хай!"8, и ожидали, пока он подойдет к их столику. Со временем Линда стала все чаще заходить в ресторан одна, без Кэрол. При виде Толика она неизменно сияла и не упускала случая перекинуться с ним несколькими фразами о том-о сем, о жизни и погоде, о последних новостях и первых блюдах в меню. При всей мелководности и незначительности этих диалогов взгляд Линды, направленный на Толика, становился все более внимательным и цепким. Она будто хотела сказать или услышать что-то еще, будто хотела продлить и усерьезнить разговор, но не знала, как это сделать. Толик, наконец, понял, что она приходит сюда ради него. Понял, что это его шанс. Шанс если не на все, то на очень многое. В первую очередь, шанс на американское гражданство и нормальную жизнь в стране его мечты, которая по-прежнему оставалась для него недосягаемой, невзирая на то, что он перемахнул-таки через Атлантику. Перемахнуть через стену, отделяющую мигранта-нелегала от стопроцентного американца, оказалось делом гораздо более трудным. С помощью Линды он сможет это сделать. Да, Линда старше его, наверное, лет на двадцать, да, она совсем не похожа на ту длинноногую богиню, которая заворожила Толика тогда на дачной аппликации Перса. Но богиню можно искать еще долго, очень долго, и в итоге, не найти, как ту долину в Аризоне. А Линда — вон она, грациозно зондирует вилкой свой любимый салат с мидиями и смотрит на Толика, как на самую большую и вкусную мидию. К тому же, Линда — по сути, первый человек за все время пребывания Толика в Америке, кто так тепло к нему отнесся, первый человек, в ком он вызвал столь живое участие (ну, разве еще Ларри). Пусть за этим и скрывается влечение ощущающей приближение старости женщины к молодому привлекательному парню. Судьба, наконец, протянула ему не чахлую соломинку, а крепкую ладошку хоть и не богатой, но, судя по чаевым, обеспеченной и уверенной в завтрашнем дне американки. Надо хвататься за эту ладонь, хвататься поскорее, пока она не отдернулась. А уже потом, когда он получит американское гражданство, встанет на ноги и сделает карьеру, он разведется со старушкой Линдой и подыщет себе кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. Одним словом, Толик отнесся к своей новой американской знакомой, как приснопамятный товарищ Перстнев когда-то относился к своим номенклатурным покровителям — как к ступенькам в лестнице собственных жизненных достижений.

Однако для реализации этого плана сперва требовалось перенести встречи Толика с Линдой за пределы ресторанного зала свиданий, где можно было до бесконечности бегать по кругу взаимных намеков и недоговоренностей под неусыпным надзором Крейга. И однажды вечером Толик, принеся Линде счет и удостоверившись, что никто вокруг их не слышит, пригласил свою постоянную клиентку в недорогое кафе, которое заранее приглядел неподалеку от его съемного закутка. Линда приняла приглашение охотно, даже с каким-то облегчением. Видимо, заждалась.

После визита в кафе последовало приглашение прогуляться по городу на следующей неделе, и оно было с той же готовностью принято. Затем еще одно приглашение, еще, еще… Теперь, когда они получили возможность общаться наедине, без свидетелей и прочих отвлекающих факторов, уже никто и ничто не могло помешать Линде спустить на Толика всех собак своего любопытства и словоохотливости. Она без устали расспрашивала Толика о его жизни до Америки и в самой Америке и столь же увлеченно рассказывала о себе. Толика, откровенно говоря, мало занимали все эти живописные подробности, кроме информации о месте работы Линды, ее доме, машине и связях. Но он слушал, все, что она говорила, и не просто слушал, а слушал, поддакивая и изображая на лице неподдельную заинтересованность и восхищение услышанным. Для этого ему понадобилось вспомнить актерские навыки, полученные в свое время в драмкружке незабвенного Генриха Пуповицкого. Заигрываясь, Толик время от времени оговаривался, именуя свою новую знакомую на русский манер то Лидой, то Леной, то Людой. Спохватываясь, каждый раз конфузливо извинялся под