хозяйство, способное не только обеспечить работой местных жителей, но и поддержать их жизнь. Мне показывали кооперативные забойные площадки, снабженные передвижными камерами-холодильниками, небольшие фабрики по переработке кожевенного сырья, оленьих шкур, рогов. Утилизация продуктов оленеводства поставлена так, чтобы не пропадало ничего — используется все: от копыт до рогов! Однако это совсем не значит, что оленеводы Скандинавии поголовно ходят в оленьих шкурах и основным продуктом питания для них является оленье мясо. Это далеко не так. Почти вся продукция оленеводства, и опять же от рогов до копыт, идет на продажу.

— Мы едим оленье мясо изредка да с оглядкой, — сказал мне один оленевод в окрестностях шведского городка Кируны. — Нам приходится его продавать, а самим есть консервы да свинину... То же самое с оленьими шкурами. Оленья замша, как известно, самая мягкая, самая нежная. Так что нам опять же выгоднее шить нашу национальную одежду из фетра или сукна, нежели из традиционных оленьих шкур.

Когда я рассказывал о том, что советские северные совхозы имеют право забивать оленей специально для пошива зимней одежды, что оленевод на Чукотке или на Таймыре имеет практически неограниченное право шить себе и членам своей семьи меховую одежду, это встречалось с нескрываемым интересом.

— Оленье мясо — это то, что нужно для пастуха, — сказал мне шведский оленевод. — Наш организм, наверное, тысячелетия привыкал к нему, а тут приходится снабжать его совсем не тем... Отсюда, наверное, частые болезни и ранее старение оленеводов.

В шведском городке Кируне имеется небольшой центр, куда стекаются с окрестных мест саамы. Что-то вроде культурного центра. Здесь небольшая недорогая гостиница, выставка сувениров, лавочка, в которой кожаные зимние сапоги с загнутыми вверх носками, богато расшитые головные уборы, ножи в светло-желтых ножнах, отлично выделанные оленьи шкуры-ковры. На отдельном стенде были выставлены грампластинки, с конвертов которых на меня смотрели задумчивые внимательные глаза моего друга — Айлуша, Нильса Аслака Валькепяя. Кроме того, что он поэт и художник, Нильс Аслак еще и непревзойденный исполнитель народных песен — «йойки».

Однако мое внимание привлекли фотографии: на большинстве из них были изображены оленьи трупы. Одни лежали среди травы, другие полузавязли в болоте, третьи — прямо на рельсах, на полотне дороги.

Сопровождавший меня служитель дома сказал:

— Эта выставка отражает бедственное положение с оленеводством в промышленных областях Швеции...

Конечно, наше привычное представление об этой высоко развитой индустриальной стране совершенно не вяжется с оленеводством, с кочевьями и мирным треугольным силуэтом чума на фоне индустриального пейзажа. Но тем не менее на территории Швеции, в ее заполярных районах, недалеко от рудников Кируны, пасутся оленьи стада.

На этих фотографиях отражено столкновение двух эпох, трагическое противоречие, которое ощутимо склоняется в пользу индустриализации края: вытеснение оленя автомобилем и тепловозом.

— Вся сложность нашего положения заключается в том, что правительство не оставляет нам иного выхода, кроме полной ассимиляции, — продолжал служитель. — А мы этого не хотим. Нам дорого наше неповторимое кочевье, наши песни, наша одежда, наша тундра и, наконец, наш родной язык.

Я посетил несколько радиостанций, ведущих передачи на саамском языке. Меня поначалу удивила их многочисленность, но оказалось, что саамский язык распадается на множество диалектов, и это сильно осложняет создание единой письменности и единой сети радиовещания.

———

Уезжал я из оленной страны саамов в конце апреля, когда даже в заполярной тундре чувствовалась весна.

Но в настроении людей этой весны не было, и, уже сидя в самолете, летящем на юг, я невольно вспомнил других саамов — жителей Ловозерской тундры, уверенных в себе, смело смотрящих вперед, в свое будущее.

Волею исторической судьбы народ саамов оказался не только на разных берегах жизни, но и на разных берегах общественного развития. Эти различия особенно отчетливо видны, когда посещаешь оба берега за короткое время.

Петр Кириченко

О ЛЮДЯХ И НЕДРАХ

В Кировске я познакомился с Мысовым. День был февральский, морозный, снежный; мело на совесть, словно природа, разочаровавшись в чем-то, решила получше укрыть землю, деревья и горы — так мне подумалось. Было что-то сказочное в подвываниях северной метели, в круговерти снега, когда если и видишь что, то не дальше десяти метров...

Добирался я до рудника автобусом и все присматривался к людям, стараясь понять, как они относятся к такому светопреставлению. Необычно это или же метели гуляют в здешних краях по семь раз на неделе, и они привыкли?.. Присматривался, прислушивался, надеясь, что кто-то заговорит. «Вот задувает, так задувает! — скажет. — Света белого не видно!» Ничего подобного: разговоры были вполне будничные и вполне автобусные. Один раз только и услышал о том, что накануне выпал солнечный день и хорошо покатались на лыжах. Сказано было без сожаления, и разговор сразу же перешел на лыжные крепления, из чего я понял, что метель в Кировске дело привычное.

Василий Петрович Мысов, заместитель главного инженера рудника имени С. М. Кирова, подписал мне пропуск и сам засобирался, намереваясь спуститься под землю и показать свое хозяйство. Приготовление было совсем коротким: спецовка, сапоги, каска да лампа. И не успел я освоиться в горняцком наряде, как мы уже входили в клеть. Перед спуском отзвонили сигналы, клеть заскользила вниз...

Прилетел я в Кировск накануне, и тогда действительно светило солнце. Пологие склоны Хибин белели нетронутым снегом, небо было плакатно-синее. Красота была вокруг, тишина и спокойствие, и солнце, низкое, зимнее, казалось, пригревало не на шутку. Даже мысли о метели не могло возникнуть, потому что вокруг все застыло, замерло, сияла белизна и синь. И сразу же подумалось, что, наверное, именно такими изображают этот край на открытках. Город Апатиты построен далеко от гор, на равнине, а Кировск — у их подножий, и не удивительно, что я сразу же выбрал Кировск: там был и рудник, и управление комбината «Апатит», а главное, Хибины, о которых я много слышал и которые вот так видел впервые. И понятно, что я с нетерпением вглядывался в первые дома Кировска, затем — в первых людей и, верно, был похож на человека, который ожидает какого-то сюрприза.

Но первое, что мне запомнилось, — это горы и солнце.

Второе — что руда добывается по каплям. Это не такое уж большое преувеличение: каждый кусок руды, добытый в земле, должен быть доставлен в дробильную машину, оттуда на-гора и затем на обогатительную фабрику. А на ней тоже не все так