Мы подъехали к Каутокейно, расположенному в широкой долине тундровой реки, уже поздним вечером и увидели поселок в сиянии огней.

Мой давний знакомый Исаак Кескитало, один из руководителей Саами-института, общественный деятель и крупный лингвист, познакомивший меня с деятельностью возглавляемого им отдела, занимающегося вопросами развития языка, сбором фольклора, как бы продолжил разговор, начатый водителем:

— Нас в последнее время, как началось промышленное освоение Севера и особенно строительство натовских военно-стратегических дорог, стараются отовсюду выжить. Мы ощущаем на себе самую настоящую дискриминацию.

В дни моего приезда в Каутокейно саамская община была взбудоражена планами норвежского правительства начать строительство мощной гидроэлектростанции на реке Альта.

— В таком случае у нас резко сокращаются и без того небольшие пастбища, — сказал Кескитало.

А когда мы побывали в оленеводческом стойбище и обедали в чуме, за трапезой разговор велся в основном вокруг будущего строительства.

— Хоть выводи двуногого оленя! — заметил в сердцах один из пастухов. — Четыре ноги ему уже некуда ставить!

— Мы были и остаемся оленным народом, — заявил мне мой другой знакомый, известный певец, художник и общественный деятель саамского народа — Нильс Аслак Валькепяя. Он бывал в нашей стране с небольшим фольклорным ансамблем. Его хорошо знают во всех уголках северной Скандинавии и любовно называют — Айлуш. — Именно олень определяет структуру нашего общества, наши взаимоотношения и взаимоотношения с природным окружением. Испокон веков мы считались хозяевами земли, на которой живем, пасем оленей, где ловим рыбу. Каждая большая семья владела определенной территорией, и между нами не было никаких разногласий по этому вопросу. Пока не появились наши южные соседи. Они принесли нам свое земельное законодательство. Причем у Норвегии свои законы на этот счет, у Швеции — свои, а у финского правительства — третьи. Да, мы кое-чего достигли в сфере культуры, образования, но мы хотим иметь не только обеспеченное настоящее, но и уверенное будущее. А его-то как раз и нет для нашего народа...

Мы ехали в его дом, расположенный на границе между Норвегией и Финляндией. Он уверенно вел машину по пустынной дороге, по знакомому тундровому всхолмью. Иногда попадались оленьи стада, мы делали остановку, разговаривали с пастухами.

— Наше общество все больше и больше раздробляется, — продолжал Нильс Аслак Валькепяя. — Рвутся старые, традиционные общинные и семейные связи. И это часто поощряется властями. Ибо такое раздробленное саамское общество легко усмирить, легко заставить принять условия жизни, которые хочет диктовать другое общество, стремящееся разрушить природу Севера во имя извлечения сегодняшней выгоды... А вместе с природой и нас, коренных жителей.

Домик Нильса Аслака стоит на берегу речки. Она была скована льдом. Домик окружали хозяйственные постройки, образуя небольшой обособленный хуторок.

— Ближайший мой сосед отсюда на юг в шестидесяти километрах, а на север — в восьмидесяти, — сказал Нильс Аслак, ведя к занесенному снегом крыльцу. — Тишина и покой.

Трудно было поверить, что это Европа. Огромная, дымная, грохочущая, испещренная государственными, идеологическими, экономическими границами древняя Европа.

А здесь — девственно белый снег, журчащий подо льдом прозрачный ручей. Оленьи следы уходили на север, в том направлении, где в лучах заходящего солнца алели вершины дальнего хребта.

— Мои родители откочевали на север, — сказал Нильс Аслак. — Через день-два я тоже двинусь вслед за ними и проведу всю весну в стойбище.

В его голосе чувствовалась тоска кочевника по беспрестанному действию, по новой линии горизонта и простору.

Нильс Аслак рассказал мне о том, как движение против строительства электростанции на реке Альта буквально подняло и сплотило весь саамский народ.

Я рассказал Нильсу Аслаку, что я как раз в то время был в Осло, видел это демонстрационное стойбище, воздвигнутое прямо на зеленой лужайке напротив здания парламента, нескончаемые митинги и демонстрации, сборы подписей.

— Тогда нам удалось на время приостановить работы по строительству гидроэлектростанции, — сказал Нильс Аслак. — Во всяком случае, правительство Норвегии заявило в феврале 1980 года, что внимательно изучит проблему... И вот внимательно изучили — работы по сооружению гидроэлектростанции снова начались. На борьбу с моими соплеменниками, которые выступали против строительства непосредственно на стройке, были брошены силы полиции.

Нильс Аслак Валькепяя дал мне послушать новые записи песен, народных сказаний, показал первый номер саамского литературного журнала, который они пытаются выпускать на общественных началах.

— Вы, наверное, заметили, что мы, саамы, почти всегда носим свою национальную одежду, — сказал мой хозяин. — Это мы делаем не только потому, что сама по себе наша одежда красива и практична, но в этом есть желание подчеркнуть, что мы — саамы — коренные жители северной Скандинавии.

— По-моему, это не требует доказательств, — попробовал заметить я.

— Э! — усмехнулся Нильс Аслак. — Еще как требует! Вы представить себе не можете всю абсурдность нашего положения: ни одна страна — ни Финляндия, ни Швеция, ни Норвегия — не признают за саамским народом статута коренных жителей. И это понятно почему. Признать нас коренными жителями — это значит признать наши права на земли, реки, озера, леса, тундровые пастбища. А этого никто не хочет делать добровольно. Так что нам предстоит еще долгая и упорная борьба.

Само собой разумеется, что моих собеседников на скандинавском Севере интересовала жизнь их советских соплеменников, их успехи в развитии оленеводческого хозяйства, в культуре.

Мои рассказы не ограничивались теми впечатлениями, которые я почерпнул из своих встреч с советскими саамами, из поездок в Ловозеро. Я рассказывал и о Чукотке, о самых дальних оленеводах, пасущих стада на самом крайнем северо-востоке нашей страны, о ненцах, эвенках, ханты и манси.

— Да, оленных людей на свете много! — заметил Нильс Аслак. — У нас есть с кого брать пример.

Я рассказал ему о творчестве первой советской саамской поэтессы Октябрины Вороновой, о большой работе, которую проводит по развитию письменности научный сотрудник Института школ Севера при Министерстве просвещения СССР Александра Антонова. Я вспомнил, как в своей квартире Александра Антонова показывала мне рукопись нового букваря на саамском языке, планы издания книг местных писателей.

— Можно только позавидовать вам! — сказал Нильс Аслак. — Вот смотрите!

Это был первый номер литературно-художественного журнала на саамском языке.

— Сколько лет мы потратили, чтобы выпустить его. И не уверены, что выйдет следующий номер. Ваших саамов, которых всего-то несколько тысяч, ваше правительство поддерживает, а наших, которых по нашим данным около шестидесяти тысяч, наше даже не признает коренными жителями! Вот так!

Несмотря на трудные условия, постоянное притеснение, оленеводы-саамы сумели создать и сохранить оленеводческое