когда я даже обижался на тебя за это. Теперь я бы все отдал, чтобы вернуть тебя, каким бы невыносимым ты ни был. Но не проходит и дня, чтобы я не чувствовал твоего присутствия, направляющего меня на верный путь.

Он останавливается, делая глубокий вдох.

– Я надеюсь, ты понимаешь, почему я делаю то, что делаю, даже если ты с этим не согласен. Я надеюсь, что однажды ты простишь меня за это.

Дафна сглатывает. В горле у нее пересохло. Байр говорил ей, что Киллиан никогда не знал о его связях с повстанцами. Он говорил, что думал, что со временем Киллиан смог бы понять, но у них не выдалось такого шанса. Внезапно она понимает, какая сила содержится в разговоре с мертвыми во время их звездного путешествия, пусть даже мертвые не отвечают.

Она тоже хотела бы попросить прощения у Софронии.

– Пусть звезды направят тебя домой, к покою, которого ты заслужил среди них, – говорит Байр традиционные фривийские траурные слова.

Дафна и остальные повторяют эти слова как раз в тот момент, когда Байр переворачивает урну Киллиана вверх дном и пепел высыпается в озеро Олвин.

На мгновение вокруг них воцаряется тишина, и Дафна снова поднимает лицо к звездам, ища в созвездиях какой-то смысл.

Ее внимание привлекает идущее с юга Одинокое Сердце – одно из их с Беатрис и Софронией созвездий рождения.

Одинокое Сердце символизирует жертву и страдание. Конечно, не самый благоприятный знак для рождения, но Дафна никогда не чувствовала его так сильно, как этой ночью. Ужас скручивается у нее в животе; сколько еще страданий она сможет вынести?

Воздух наполняется ароматом теплого сахара и роз, и Дафна глубоко вдыхает. Софи. Если она закроет глаза, то сможет представить, что Софрония стоит рядом с ней. Этот запах принадлежит именно ей – смесь розового мыла, которым она пользовалась, и сладкого аромата, который оставался с ней после походов на кухню.

Если Дафна сосредоточится, то сможет услышать смех Софронии, услышать, как голос сестры эхом отдается в ее голове. Я люблю тебя до самых звезд.

Она даже чувствует, как Софрония обнимает ее. Она помнит все ночи, когда Софи просыпалась от кошмаров и, чтобы успокоиться, забиралась в постель то к Дафне, то к Беатрис. Иногда все трое ложились в одну постель и часами не спали, шепчась и хихикая вместе, пока небо снаружи не начинало светлеть.

Она не осознает, что плачет, пока не чувствует слезы у себя на щеках. Когда она открывает глаза, то северное сияние становится даже ярче, чем было. Оно настолько яркое, что ночь отступает. Такое яркое, что на мгновение ослепляет Дафну.

Когда ее глаза привыкают, все вокруг нее погружается во тьму, и перед ней остается лишь Софрония, одетая в то же желтое платье, в котором она была в последний раз, когда Дафна ее видела. Но она никогда не видела, чтобы сестра стояла так прямо, никогда не видела такой убежденности в ее глазах.

– Я сплю, – говорит Дафна, когда обретает дар речи.

Софрония улыбается, и от этого зрелища у Дафны подкашиваются колени.

– О Даф, – говорит она, и звук голоса ее сестры, то, как она произносит ее имя… Это окончательно ломает Дафну. Она словно разлетается на бесчисленные осколки, и их так много, что она, кажется, никогда больше не будет целой. Но вдруг Дафна чувствует, как руки Софронии обнимают ее, снова собирая обратно, и она утыкается лицом в ее плечо, сотрясаясь от рыданий. Аромат теплого сахара и роз полностью поглощает ее.

– Мне так жаль, Софи, – удается выдавить Дафне между рыданиями.

– Я знаю, – говорит Софрония. Когда всхлипы Дафны стихают, Софрония отстраняется и, держа сестру на расстоянии вытянутой руки, смотрит на нее. И вот опять в серебристом взгляде Софронии появляется сталь, которую Дафна никогда раньше не видела.

– Но одних сожалений недостаточно.

Дафна сглатывает.

– Это та часть, где ты говоришь мне правду? – спрашивает она. – О том, что на самом деле с тобой произошло?

Дафна одновременно и хочет, и не хочет это услышать. Она обнаруживает, что в ожидании ответа Софронии затаила дыхание, но ее сестра лишь улыбается и протягивает руки, чтобы смахнуть слезы со щек Дафны.

– Ты и так знаешь, что на самом деле со мной случилось, Дафна, – говорит она низким голосом.

Дафна качает головой, но не может произнести ни слова.

– Ты всегда знала, – продолжает она.

Прежде чем Дафна успевает придумать, что ответить, Софрония наклоняется к ней и целует в щеку. Дафна чувствует на своей щеке ее ледяные губы.

– Передай Беатрис, что я ее люблю, – говорит она. – Скажи Виоли, что ее долг исполнен. И скажи Леопольду…

Улыбка Софронии становится печальной.

– Скажи ему, что я прощаю его, и я надеюсь, что он тоже сможет меня простить.

– Он дурак, – говорит Дафна хриплым от слез голосом.

– Он храбрый, – отвечает Софрония. – Требуется храбрость, чтобы открыть глаза и не закрывать их даже тогда, когда очень хочется.

Дафна проглатывает протест и заставляет себя кивнуть. Она чувствует, что прощание повисло в воздухе, понимает, что это – чем бы это ни было – не будет длиться вечно, но она отдала бы все что угодно, чтобы задержаться еще на пять минут. Софрония берет руки Дафны в свои и крепко сжимает их.

– Сейчас нам нужно, чтобы ты была храброй, Дафна, – говорит Софрония.

На этот раз, когда Софрония обнимает Дафну, объятия подобны дыму на коже, который уносит ее во тьму.

Дафна приходит в себя, все еще стоя под северным сиянием. Насколько она может судить, прошло всего несколько секунд, но каждая частичка ее тела словно заново переродилась. Более того, она чувствует себя разбитой, неконтролируемой и ранимой. Но теперь рядом нет Софронии, чтобы снова собрать ее воедино.

Она не понимает, что произошло и как она могла говорить с Софронией, чувствовать ее прикосновения. Но она знает, что, чем бы это ни было, это было реально. Софрония была настоящей. Дафна хотела бы, чтобы ее сестра просто сказала ей правду, но знает, что Софрония была права – на самом деле ей это не нужно.

Дафна знает правду, всегда знала. Это еще не означает, что она знает, что теперь делать – какой бы привлекательной ни казалась идея перестать подчиняться матери, это не так-то просто. Слишком много нитей связывает их вместе, слишком большая часть Дафны принадлежит лишь той роли, для которой она была рождена. Но кое-что она все же знает.

Слегка дрожа, она сокращает расстояние между ней и Леопольдом,