подошел к Джаси, а затем опустился перед ней на колено. Эрин подумала, что такой жест подобает Ромео. Он выглядел лишь немного неловко, умоляюще глядя на дрейка. Всё ещё фальшиво. Но он старался.

— Не смею

Назвать себя по имени. Оно…

Уэсли запнулся и прикусил язык. Эрин поморщилась. Слог был слишком трудным! Она уже собиралась вскочить, чтобы сказать ему, что всё в порядке, как вдруг увидела, что что-то изменилось.

[Стражник], стоявший на коленях перед Джаси, пока дрейк пыталась притвориться, что у неё есть платье, вдруг замер. Он остановился, замешкался, обдумывая свои следующие реплики, а затем отбросил заученный сценарий. Он поднялся и взял руку Джаси. Дрейк удивлённо посмотрела на него, но лицо мужчины было серьезным и его глаза пристально смотрели на неё.

— Имя, сущность моя, моя [Леди], мне ненавистна… ведь они враг для тебя. Запиши я своё имя и род на пергамент я б разорвал его в клочья.

Это было не то, что должен был сказать Ромео! И всё же… это было именно то, что он должен был сказать! Эрин затаила дыхание от восторга, когда Джаси замерла. Она тоже задумалась, и вдруг в её глазах появился блеск. Она отдёрнула руку и надменно посмотрела на Уэсли.

— И сотни слов не сказано, но знаю я уже, что ты не дрейк. Ты не Ромео, человек?

Ему стало стыдно, и он отступил на шаг, склонив голову.

— Ни тот ни этот, моя [Леди], коль вам это претит. Для вас… я буду кем угодно.

Внезапно он надвинулся на неё, пытаясь обхватить её за талию. Джаси отпрянула, но затем шагнула вперёд. Она схватила мужчину за рубаху, и он слегка вскрикнул от удивления.

Ромео и Джульетта стояли вместе – юные, полные страсти. Джульетта, бьющая хвостом по земле, притянула Ромео ближе к себе, пока её глаза пылали.

— Не искушай отчаянного дрейка, человек.

Эрин прикрыла рот рукой, тихо шепча с шокированным ликованием:

— Этого нет в сценарии!

Но это было нечто большее, чем сценарий. Эрин наблюдала, как Уэсли отступил назад, полный… полный царственной сдержанности, но в то же время пылкой страсти. Они обменялись репликами, а затем Ромео опустился на колено и снова взял Джульетту за руку.

— Боюсь, рука твоя настолько благородна, что недостоин я её коснуться. Но предложу тебе румяных два бальзама: мои губы… что помогут твои сгладить нежным поцелуем.

Джульетта рассмеялась, отстраняясь и насмешливо произнося:

— Боюсь рукам своим даёте мало чести вы. Бальзамы ведь ласкают руки даже [Королев], не только [Леди]… так чем же косновенье рук не поцелуй?

Переполненный ужасом, Ромео снова встал, беспомощно жестикулируя перед лицом Джульетты.

— Но разве у [Королев] и [Леди] нет губ для поцелуев?

— Конечно, есть. Но бальзам ведь не для губ.

Она рассмеялась, но Ромео был слишком увлечен. Он подошел и, схватив её за плечи, торопливо заговорил:

— Тогда пусть губы делают и то, что руки! Прошу, исполни мою просьбу… иначе пусть моя надежда отчаяньем обратится.

Пусть они и были крайне близко, Джульетта нашла в себе силы отвернуться и вскинуть голову. Её хвост обвился вокруг ножки стула, крепко за неё ухватившись.

— Боюсь, что [Леди] не дают надежд, лишь законы издают.

— Тогда не двигайся, и пусть мои надежды обратятся явью…

Челюсти зрителей упали, когда Ромео страстно поцеловал Джульетту. Он прошептал, когда она уставилась на него в шоке и чем-то ещё во взгляде:

— Итак, я преступил закон, набросившись на [Леди], но преступление моё не на моих устах, а на твоих.

Она трепетно улыбнулась, всё ещё сохраняя достоинство [Леди] даже в такой момент.

— О? И как же мои губы сей проступок унесли?

Голос Ромео был грубым:

— Сладостью своей твои уста склонят любого на преступный путь. Верни мне преступление моё.

Они снова поцеловались. Только на этот раз Джульетта подалась к Ромео на полпути. Это был страстный поцелуй… настолько, что Эрин решила, что Грев не должен такое видеть.

Эрин наблюдала, как Уэсли и Джаси сомкнули губы на сцене, а затем продолжили игру со слегка сбитым дыханием, но не выходя из образа. Она не знала, было ли это игрой или они были готовы набросится друг на друга в любой момент.

Нет… это было частью игры. Они потерялись в персонажах. И пока Эрин наблюдала, перед её глазами оживали Ромео и Джульетта, не Капулетти и Монтекки, а человек и дрейк, охваченные запретной межвидовой любовью.

Эрин затаила дыхание, пока эти двое продолжали играть. Её глаза были прикованы к спектаклю, хватаясь за каждую секунду, пока та не ускользала. Это не было [Бессмертным Моментом]. Время не останавливалось, потому что сцена была не её. Она была лишь частью аудитории – свидетелем драмы.

Как они могли вести себя так естественно? Возможно, потому что им не за что было цепляться. В том, как они обнимали друг друга, не было никакого эго: только двое потерянных влюбленных, отважившихся бросить вызов судьбе, чтобы быть вместе.

Эти двое, стоявшие на маленькой сцене в трактире, играли роли, превосходящие их самих. На какое-то время они перестали быть Уэсли, низкоуровневым [Стражником] и Джаси, нищей дрейком, работающей [Прачкой]. Они были Ромео и Джульеттой, и их история была легендой.

Так Эрин сидела и наблюдала за продолжением пьесы. Грев вскакивал на сцену, ошибаясь в репликах и играя слишком увлечённо, и ей самой пришлось исполнить несколько ролей. Спектакль был далеко не самым лучшим, но для тех, кто проживал каждую сцену, он сам по себе был особенным. Это было ново. Это было уникально. Это было…

Частичкой культуры. Вечной историей, путешествующей из одного мира в другой. Она не была идеальной… она не была точной по сценарию и, разумеется, не была написана пятистопным ямбом. Но там был дух. Он был в каждой строчке диалога, произнесённой с неуклюжей страстью и всем сердцем каждого актера.

Это была сцена. И она пришла в Целум.

***

Спустя несколько часов Эрин поняла, что пьеса обязана быть сыграна. Даже после того, как Уэсли и Джаси устало рухнули на стулья, это было только начало.

Нужны были актёры, декорации и зрители! Когда Эрин предложила устроить живое представление, и мужчина, и дрейк застыли, но согласились. У неё было такое чувство, что они бы согласились, даже если бы им пришлось играть все роли самим.

Но они будут не одни. Эрин была уверена в этом. Грев аплодировал, всё это время не отрывая