своем прежнем решении: позволить защите вызывать свидетелей, чтобы оспорить отчет Бурденко[1065]. Это не сулило ничего хорошего, и Горшенин знал это. К тому времени ему стало ясно, что советская сторона переиграла себя, включив Катынь в Обвинительное заключение. Эти свидетели могли выдать один из величайших секретов СССР военного времени. Советское обвинение было вынуждено обдумывать свой следующий ход.

Тем временем американские и советские представители продолжали обмениваться любезностями. Через несколько дней после того, как судьи подтвердили свое решение о Катыни, один из сотрудников Джексона напомнил Руденко, что Трумэн хочет наградить его, Покровского и Александрова за их работу в Нюрнберге орденом «Легион почета», одной из самых престижных военных наград США[1066]. Альянс военных лет ослаб, но все еще не разрушился окончательно.

* * *

Апрель и первая половина мая были трудным временем для всего обвинения в Нюрнберге. У обвинителей сохранялись разногласия с судьями о том, что означает справедливо судить обвиняемых, а защита настойчиво выдвигала встречные обвинения против стран-союзников, и это расстраивало членов всех четырех делегаций. Советская сторона продолжала бороться со своими собственными проблемами: усугубляющийся развал альянса военных лет, трудности допроса неподатливых свидетелей, противостояние энергичной стратегии защиты – все это выбивало из колеи советское обвинение. За кулисами Горшенин и Руденко лихорадочно пытались не допустить огласки в суде секретных протоколов и встречных обвинений со стороны защиты касательно Катыни. Проблемы для советского обвинения в Нюрнберге нагромоздились со всех сторон. Выступления защиты продолжались, и некоторые юристы и политики – и советские, и западные – продолжали идеализировать Нюрнберг как место, где союзные державы добровольно «отвели карающую длань», чтобы создать новый послевоенный порядок, основанный на международном сотрудничестве и правосудии. Но некоторые начали рассматривать его в первую очередь как арену напряженной пропагандистской войны между бывшими союзниками.

Глава 11

Обвинения и встречные обвинения

Изо дня в день в Нюрнберге большинство участников процесса чувствовали, как на них наваливается усталость от самого суда, от ужасающих рассказов о зверствах и от интриг последнего времени. Днем 18 мая судьи и обвинители пережили редкую возможность вспомнить, что они собрались здесь для высшей цели и что вердикты МВТ – о нацистском заговоре, преступлениях против мира, военных преступлениях и преступлениях против человечности – могут быть по-настоящему важны для будущего международного права. Во Дворце юстиции проходила первая послевоенная сессия Международной ассоциации уголовного права. Это совещание организовал французский судья Трибунала Анри Доннедье де Вабр, автор множества книг по международному и уголовному праву и давний сторонник идеи международного уголовного суда. Он лично пригласил участвовать других нюрнбергских судей и обвинителей. К ним присоединились другие специалисты по международному праву, которые приехали в Нюрнберг специально по такому случаю[1067].

Это была возможность отойти на шаг назад и оглядеться. Участники обсуждали послевоенный мир и создание новой организации криминологов[1068]. Де Вабр страстно верил, что Нюрнберг дал юристам всего мира уникальную возможность сопоставить их правовые традиции и подумать о продолжении сотрудничества в будущем. До войны Международная ассоциация уголовного права ограничивалась франкоязычными странами. Де Вабр настаивал, что послевоенному миру необходимо «глобальное сотрудничество криминологов» для работы над созданием международного уголовного кодекса. Он добавил, что такое сотрудничество стало возможным благодаря новой системе синхронного перевода, успешно применяемой в Нюрнберге. Он отметил, что говорил с советскими, британскими, французскими и американскими юристами и все они выразили поддержку этой идее. Трайнин даже предложил провести следующий конгресс в Москве[1069].

Никитченко и Волчков не знали, как позиционировать себя на этом совещании. За предыдущие шесть месяцев в Нюрнберге они выучили немало уроков. Теперь они понимали: Москва хочет, чтобы они были дипломатичными, но не связывали советское правительство никакими конкретными обязательствами. Никитченко напомнил собравшимся, что он здесь не представляет официально Советский Союз, а выступает как гость организаторов совещания. Когда его попросили сказать несколько слов, он выразил уверенность, что «каждый сторонник прогресса человечества» будет приветствовать создание ассоциации, посвященной «укреплению мира во всем мире». Затем он предложил организаторам составить черновик устава, чтобы поведать миру цели ассоциации. Предложение было принято с энтузиазмом[1070].

Это был краткий момент единодушия – может быть, особенно ценный для советских представителей, которые чувствовали себя все более изолированными в зале суда в Нюрнберге. Это совещание было проникнуто духом сотрудничества и доброй воли. Румынский юрист Веспасиан Пелла (все в зале знали его работы по международному праву) похвалил МВТ как важный шаг к созданию международного уголовного права, которое будет охранять послевоенный мир. Он привлек особое внимание к вступительной речи Роберта Джексона от ноября 1945 года, где говорилось о «миротворческой миссии» уголовного права, и к «примечательной вступительной речи» Романа Руденко, произнесенной в феврале 1946 года. Он также похвалил предисловие Андрея Вышинского к «очень важной» книге Трайнина «Уголовная ответственность гитлеровцев». «Уголовное право привлекается для продвижения дела мира, – объявил Пелла, процитировав Вышинского, – и должно быть мобилизовано против войны и против ее разжигателей». Перед закрытием совещания участники учредили комиссию для разработки черновика устава; они согласились, что Трайнин будет представлять СССР, когда дождется одобрения Москвы[1071].

Пока Трайнина вспоминали в Нюрнберге, сам он находился в Москве. Уже более десяти лет он призывал к новой кодификации международного уголовного права. Но в данный момент его занимал более неотложный вопрос – как ответить на новые вызовы советскому обвинению со стороны защиты. Много месяцев назад в Лондоне Трайнин и Никитченко пытались включить в Устав МВТ прямой запрет нацистской пропаганды во время процесса, но Джексон и другие не позволили им этого сделать. Теперь же Трайнин вел арьергардные сражения бок о бок с сотрудниками советского аппарата госбезопасности. Он сравнительно легко переключался между ролями международного юриста и стратега советского законодательства, одновременно призывая к созданию новых международных правовых институтов для обеспечения мира во всем мире и работая над укреплением советского нарратива о Второй мировой войне как о триумфе союзников во главе с СССР над Германией с ее безжалостно экспансионистской политикой.

Начался шестой месяц Нюрнбергского процесса, и все четыре страны-союзника были по-прежнему намерены использовать суд над нацистами для продвижения собственных версий истории войны. Все понимали, что характер изложения событий предыдущего десятилетия в нюрнбергском зале суда окажет громадное влияние – не только на вердикты, но и на весь послевоенный мировой порядок. Это был вопрос правосудия, но также и реальной политики. СССР позиционировал себя непреклонно антифашистской страной и спасителем Европы, а Великобритания и Франция пытались представить себя защитниками малых стран и