Пока наш гость сидит и громко возмущается, я достаю из нашего архива толстую папку, на которой рукою Ивана Афанасьевича написано: «Материалы к фельетону И. Рябова «Святоши на Торгоше». Открываю и перехватываю несколько удивленный взгляд посетителя. Сначала идут полустершиеся листочки, на которых еще можно разобрать записи: чьи-то фамилии, адреса, номера телефонов. Потом я вынимаю конверт. В нем пачка фотографий. На них запечатлены разные эпизоды всех этих молений, происходивших у «святых» источников. Толпы фанатиков направляются к берегам Торгоши. Жаждущие исцеления женщины, сбросив свои одежды прямо на снег, остервенело лезут в прорубь. А вот здоровенный детина с окладистой бородой, собрав вокруг себя кликуш и сжимая в руках посох, что-то оживленно говорит.

— Вы? — спрашиваю я у посетителя и протягиваю ему фотографию. — И сам же отвечаю: — Конечно же, вы! Только бородка у вас тогда была погуще!

У посетителя леденеет взгляд, вытягивается лицо. Разве этот проходимец, надеявшийся найти в редакции простаков, мог предположить, что Рябов, работая над фельетоном, располагал неопровержимыми документами и эти документы целы и невредимы до сих пор!

Бородач что-то беспомощно лепечет себе под нос и вдруг стремглав бросается к двери…

Нет, документы к опубликованным фельетонам ни в коем случае нельзя сдавать в макулатуру. Как видим, они нужны фельетонисту не только для того, чтобы реабилитировать себя при жизни, но и для того, чтобы и после смерти отбиваться от опровергателей. Вряд ли кто-нибудь спустя пятнадцать лет возьмется с серьезным видом оспаривать те или иные положения передовой статьи, корреспонденции, репортажа. Срок же ответственности фельетониста за то, что он написал, не имеет давности.

И все-таки архивы таких мастеров, как Рябов, нужны нам не только и не столько ради этого. Я лично мало знал Ивана Афанасьевича и совсем не был знаком с его творческой лабораторией. Давно уже нет среди нас Алексея Колосова, Давида Заславского, Юрия Чаплыгина, Аркадия Васильева и многих других, кто часто встречался с Иваном Афанасьевичем в отделе фельетонов «Правды». Кто же может сейчас рассказать, как работал Иван Рябов, как он собирал материал для фельетона, долго ли изучал предмет, брал ли рассказы очевидцев на веру или требовал документов, выезжал ли на место действия или, быть может, ограничивался телефонным звонком?

После работы я второй раз за день открываю папку «Материалы к фельетону И. Рябова «Святоши на Торгоше». «Почему она такая объемистая? — думаю я. — Разве восемнадцать фотографий, которыми располагал автор, не подтверждают со всей наглядностью каждый абзац фельетона?»

Я еще раз беру в руки фотографию, на которой запечатлено, как старые, больные женщины, раздевшись донага, купаются в ледяной проруби. Кому еще надо доказывать, как пагубно такое «лечение?» Доказывать надо тем самым людям, которые верят во всякие чудеса. Рябов обращается в научные учреждения с просьбой дать отзыв о химическом составе воды в источнике. Может быть, она обладает какими-нибудь лечебными свойствами? И вскоре получает документ, который ложится в папку:

«Центральный институт курортологии препровождает при сем результат физико-химического анализа присланной Вами пробы воды из так называемого «святого» источника. Из данных анализа видно, что вода является пресной, очень слабо минерализованной, содержащей незначительное количество двууглекислых солей кальция и магния. Содержание железа и кремниевой кислоты также незначительно. Серебро и борная кислота не обнаружены. По данным анализа радиологической лаборатории, радиоактивность источника не превышает радиоактивности обычной водопроводной воды. В бальнеологическом отношении вода источника никакого интереса не представляет».

Но Рябов на этом не успокаивается. Его интересует, что сталось с женщинами, которые купались в ледяном источнике. А вдруг купание пошло им на пользу? Ведь купаются зимой «моржи»!

Рябов обращается в разные медицинские учреждения. Он узнает: некоторые фанатички докупались до того, что отдали богу душу. Другие стали калеками. Третьи все еще лежат в больнице. В райздравотделе журналист знакомится с письмами. Обезумевшая от горя мать пишет:

«Две моих дочери купались зимой в реке Торгоше. Одна простудилась и умерла, другая получила туберкулез костей. Товарищи доктора, спасите дочь Клаву!..»

…Тихо шелестят давно нетревоженные страницы. И кажется мне, что я осторожно открываю дверь и вхожу в кабинет, где над письменным столом склонился над своей рукописью сам Иван Рябов…

Кропотливая, вдумчивая, поистине титаническая работа над фельетоном отличает почерк и других выдающихся мастеров.

С соседней полки я достаю архив фельетона Семена Давыдовича Нариньяни «Теплообман по-приятельски», опубликованного в свое время в «Правде». В нем рассказывалось, как три ученых мужа написали докторскую диссертацию за своего начальника, заместителя директора института. В фельетоне — четыре с половиной странички текста. В папке — семьдесят восемь различных документов общим объемом в шестьсот восемьдесят четыре листа. Может быть, автору в этот раз просто посчастливилось и он обнаружил массу материалов по заинтересовавшей его теме? Нет, архивные папки к фельетонам Нариньяни всегда поражают своими размерами.

В отличие от многих молодых сатириков Семен Давыдович избегал и избегает писать свои вещи по следственным и судебным делам, по материалам административных и общественных разбирательств. Он считает, что фельетонисту не пристало выступать в роли регистратора событий, будоражить общественное мнение, указывая на опасность, которая на самом деле уже ликвидирована и все необходимые меры приняты.

Семен Давыдович Нариньяни всегда предстает в своих фельетонах не только как писатель-сатирик, но и как непосредственный участник событий, как активный борец со злом.

В редакцию пришло письмо от врачей районной больницы. Они пишут, что несколько месяцев тому назад к ним поступила больная старушка. Ее привезла родная дочь. А когда старушке стало полегче, дочь отказалась забрать ее из больницы.

— Почему я одна должна с ней возиться? Кроме меня, у нее еще две дочери и три сына. Пусть теперь берет к себе мать кто-нибудь из них.

«Так и живет старушка в нашей больнице, — пишут врачи. — Живет, брошенная всеми своими шестерыми детьми. Хоть бы вы пристыдили этих бессердечных людей, товарищи из редакции!»

Если взглянуть на это дело с профессиональной точки зрения, то, кажется, оно не требует особой проверки. Садись и пиши! Но Семен Давыдович подходит к этой истории не только как журналист. Дикий, жестокий поступок взрослых людей по отношению к своей беспомощной матери глубоко волнует Нариньяни, коммуниста и гражданина, Семен Давыдович не думает пока о фельетоне. Он хочет прежде всего понять, как в наше время может случиться такое.

Начинается длинная, кропотливая исследовательская работа. Журналист пишет письма все шестерым детям, просит их объяснить свои поступки. Он обращается в партийные и профсоюзные комитеты тех организаций, где