Через месяц, когда мы с Альманом полностью перешли на радиожаргон, Гоголон впервые спустился ко мне. Как и прежде, под видом былого возлюбленного. Он остановился на последней ступеньке; с минуту глядел на меня с задумчивой, свойственной Масами, апатией. Так ничего и не сказав, он ушёл. С тех пор он каждый день спускался ко мне, останавливался на последней ступеньке и наблюдал за мной. Он смотрел на меня как ребёнок, пришедший в зоопарк и с жалостью взирающий на животных. В такие моменты минуты текли часами, а время тянулось бесконечно долго. Каждый божий день; каждый его визит я молилась, чтобы он не стал ничего делать, не стал говорить со мной, а просто ушёл.

И он просто уходил.

* * *

В игре под названием «Гипноз» есть два игрока. Первый – это источник воздействия, второй – объект, на который воздействуют. Цель первого игрока – с помощью своего же противника забраться в чертоги его разума и заставить его сделать то, чего тот делать не желает или же не может. Способы воздействия – изменение сознания, глубокий транс, внушение. Весь этот сомнительный алгоритм должен был послужить магическим ключом к двери, ведущей на волю.

Если бы не одно но: второй игрок – не человек.

С программой дела обстояли несколько иначе. В так называемой среде кодеров есть понятие, именуемое «кладж». Кладж – это участок кода, который теоретически не должен работать, но по каким-то причинам работает. Вне всяких сомнений, симпатия ИИ к нам – это и есть тот самый кладж. Артефакт исходного кода; синергетический бэкдор и его ахиллесова пята. Чтобы сбежать, мне предстояло написать код без компилятора, а ещё нагляднее - думать на машинном языке. Сломить аномальный симбиоз программы и человека на его же территории. Если ударить по уязвимому месту, то электрическая цепь мейнфрейма не выдержит перегрузку, а возникший дисбаланс потенциалов приведёт к короткому замыканию и на некоторое время выведет систему из строя. Звучит гладко, однако все мы знаем, как далека теория от практики. Само наличие чувств у ИИ с каждым днём беспокоило меня всё сильнее. Гоголон - машина, а машина не может летать, если её создавали для езды. В чём же заключалась причина его столь внезапно возникших ко мне чувств? Эволюция виртуальной машины? Или это заранее внедрённая в код функция? Если Фея знала о модернизации третьего уровня, то не связан ли третий уровень с «Созвездием»? Я решила отложить эти вопросы до момента беседы со своей виртуальной копией; проблемы надо решать по мере поступления. С каждым новым уроком Альмана я понимала, насколько мало я ещё знаю и насколько хрупок мой план. Мне становилось всё страшнее, и даже поддержка Задиры уже не утешала меня.

Однажды Гоголон нарушил своё негласное правило и спустился с последней ступеньки на пол подвала. Именно тогда я и поняла - больше оттягивать неизбежное нельзя. Штурм цитадели с подсознанием ИИ назначен на завтра.

И вот наступил новый день.

Каждая ступенька давалась с таким трудом, с каким, наверное, даются альпинисту метры подъёма по оледенелому склону Эвереста. Пять лет. Пять долгих лет, пронёсшихся в двенадцать раз быстрее, отделяли меня от миссии. Когда до настежь распахнутой двери подвала оставалось три этажа, я замерла: луч солнечного света пересекал верхний пролёт подобно финишной ленте. Крики чаек. Шум волн и непривычное тепло. Неужели моё настроение так повлияло на природу? Да, около пяти лет. По приблизительным подсчётам, именно столько времени прошло там, в мире моего тленного тела, с момента прибытия.

Пришёл час вырваться из цифрового забвения.

- Ну что, погнали? – спросила Задира.

- Вперёд, – твердо ответила я.

Погода благоухала. Деревья пестрели зеленью, листва блестела на солнце. Волшебная дорожка, состоящая из золотых бликов, тянулась от берега до горизонта. На фоне бронзового песка темнела фигура худого паренька. Масами стоял на коленях, лицом к восходу. Выглядел он крайне отрешённо, словно находился в этой позе давно и встречал солнце так уже не впервой. Сальные волосы трепыхались на ветру; на спине болтался мятый капюшон. Я застыла, как вкопанная. Внутренности перекувырнулись внутри меня, точь-в-точь как бельё в стиральной машине. В глазах закололо, но я сдержала себя. Я чувствовала: одно неловкое движение, один робкий взгляд – и я разрыдаюсь. Когда Масами обернулся, по его бледному, с отпечатком румянца, лицу расползлась улыбка.

- Кимико… - еле слышно проговорил он, не поднимаясь с коленей. – Ты всё-таки вернулась?

Я чувствовала себя так, словно проглотила живого кальмара, и теперь тот перемещался внутри меня, вызывая приступы тошноты. Взгляд любимых глаз производил сильнейший гипнотический эффект. Я просто стояла на месте, застыв как камень. Ничто не способно было заставить меня ожить, кроме голоса Задиры:

- Давай, сестричка, – подбодрила сестра, завидев моё замешательство. - Вместе справимся.

Я подошла к Масами; моё тело, казалось, плыло само. Рухнув на колени, я обняла его… и не сдержалась. Мы оба не сдержались. По нашим щекам потекли слёзы, и даже виртуальная симуляция не помешала нам рыдать, как маленьким детям: искренне, без боязни стыда и осуждения.

Оболочка, не оболочка... Масами, Гоголон... Какое значение это имело в тот момент?

Я была одна так долго. Я так давно никого не видела, так давно не слышала голоса. Любого...

Чарующее тепло объятий Масами окутывало моё дрожащее тело, а щетина так забавно щекотала шею, и я отчаянно молила все известные мне высшие силы о том, чтобы это стало реальностью. Я никогда бы не подумала, что можно так сильно любить и в то же время так яростно ненавидеть.

- Прости, что вынудил тебя...

- Ничего, - погладив Масами по волосам, я заглянула ему в глаза, а затем поцеловала его. Он не стал закрывать их, впрочем, как и я. Мы смотрели друг на друга, а наши влажные от слёз губы едва соприкасались. Трепетное дыхание и запах чайных роз сводили с ума. Всё в этой жизни в тот момент потеряло для меня значимость.

- Хватит лизаться, - голос Задиры звенел из пустоты. – Вспомни, как он обманывал нас. Вспомни о цели.

Фея. «Созвездие».