Сказанное о правовых последствиях акта вступления в отношения вассалитета позволяет связать этот институт с системой консехо. Очевидно, что он выполнял сходную по своей природе функцию, а именно функцию одного из средств обеспечения рыцарей дорогостоящими предметами вооружения и снаряжения. Как уже я писал, связанные с этим задачи вменялись и в обязанность территориальной общине.

Вассалитет естественным образом дополнял спектр инструментов, обусловленных этой деятельностью. Использование всего описанного инструментария способствовало появлению многочисленного местного рыцарства, в массе своей не обладавшего достаточными личными средствами для поддержания собственной боеготовности. Все необходимое для этого оно получало благодаря совокупности возможностей, предоставлявшихся тем типом системы военной организации, который в рассматриваемый период сложился на территории кастильской Эстремадуры.

Можно уверенно утверждать, что местное рыцарство было широко вовлечено в вассальные отношения изначально. Речь идет не только о хронологическом совпадении даты издания одной грамоты из архива Саагунского монастыря, в которой содержится наиболее раннее из известных нам упоминаний термина «вассал» («Marban vasallo confirmat»)[1187], и времени возникновения многократно упоминавшегося фуэро Кастрохериса (оба 974 г.), где впервые упоминается слово «caballeros». Гораздо более важной выглядит суть отношений вассалитета.

Для ее выявления следует вновь обратиться к тексту «Королевского фуэро», к титулу 13 третьей книги, которая посвящена регламентации всего круга отношений, связанных с вассалитетом. Первые два закона титула посвящены регламентации актов вступления в эти отношения и их разрыва. Совершая первый из них, вступавший должен был публично поцеловать руку сеньора или его представителя (mandadero). Скрепленные таким образом узы не отличала чрезмерная жесткость. В любой момент вассал мог уйти от сеньора, явившись к нему лично или направив своего представителя (mandadero) для того, чтобы сделать публичное заявление, вновь сопровождавшееся поцелуем руки. Единственное налагавшееся в таких случаях ограничение носило хронологический характер. Разрыв уз ранее, чем истечет год с момента их установления, влек за собой существенные материальные потери для вассала. В остальном ничто не ограничивало свободы его ухода[1188].

Содержание рассмотренных законов не относится к сфере правовых утопий, которые, как я уже отмечал, в немалом количестве содержатся в тексте «Королевского фуэро» — памятника ученого права с неизбежно присущими ему элементами правовой утопии. Многочисленные данные других источников подтверждают действенность норм, регламентировавших отношения вассалитета[1189], а потому заставляют нас отнестись к ним особенно внимательно и обратиться к поиску параллелей в других правовых источниках того же времени. Оставляя в стороне «Семь Партид» Альфонсо X и сходные с ними по природе кодексы, отмеченные влиянием римского права, обратимся к тексту старокастильской версии «Вестготской правды» («Книги приговоров») — «Fuero Juzgo».

В третьем титуле его пятой книги мы обнаружим искомую регламентацию акта установления отношений вассалитета. Как и в «Королевском фуэро», оно сопряжено с актом предоставления оружия и другого имущества, прямо или косвенно связанного с потребностями военной службы. Лицо, вступившее в такие отношения, т. е. вассал (vasallo), так же как и в тексте фуэро, имел свободное право ухода, будучи обязанным лишь возвратить полученное от сеньора имущество и половину нажитого за время пребывания под его властью[1190].

Отмеченное сходство не является случайным. Так, пятая книга «Fuero Juzgo», в которой содержится указанная норма, регламентирует имущественные отношения (она озаглавлена «О соглашениях и покупках»), а ее третий титул (в него включен и рассматриваемый закон) содержит регламентацию акта предоставления вещей в пользование в обмен на выполнение службы («De lo que dan los omnes a los que los ayudan»). То же можно сказать и о содержании третьей книги «Королевского фуэро». Например, предшествующий 13-титул прямо озаглавлен «De las donaciones» («О передачах [имуществ]»), а следующий за рассмотренным нами 14-й — «De las costas» («О стоимости»). Есть и еще один важный общий признак: содержание FJ.V.3.2 почти текстуально совпадает с законом FR III. 13.6, с той лишь разницей, что в первом фигурирует сайон, а во втором — майордом[1191]. Таким образом, весь титул FR III. 13 является ничем иным, как интерполяцией титула FJ.V.3.

Продолжим анализ и обратимся к оригинальному, латинскому, тексту вестготского судебника. Соответствующий закон в его составе относится к числу «antiquae», т. е. древнейших, изданных до начала VII в. Однако его следует признать еще более ранним, поскольку он содержится в тексте «Fragmenta Parisina» — остатках эдикта короля Эйриха, изданного в 70-х годах V в. В его составе он (речь идет о 310-м законе) вполне естественно относится к сохранившейся части титула «De donationibus» («О передачах [имуществ]»). На фоне отмеченного абсолютного и несомненного совпадения следует привести общий вывод: в тексте вестготского судебника и эдикта Эйриха понятию «sennor» старокастильской версии соответствует латинское «patronus», a «vasallo» представляет собой перевод слова «buccellarius»[1192].

Мы хорошо знаем, что военные клиенты-букцеллярии готского времени были свободными людьми: они имели право в любой момент покинуть своего патрона: «…ingenuus homo non potest prohiberi, quia in sua potestate consistit». Их отношения с последним не отличались такой жесткостью, как отношения с другой категорией зависимых воинов, для обозначения которых военные законы «Вестготской правды» используют термин «servi». Однако именно они, по-видимому, составляли наиболее распространенную и многочисленную категорию несших военную службу зависимых людей в готской Испании.

Модель имущественных отношений, складывавшихся между букцелляриями и их патронами и связанных прежде всего с актом вооружения, на что обоснованно указывал А.Р. Корсунский[1193], очевидно, сыграла весьма важную, хотя и не монопольную роль в процессе складывания того типа вассалитета, который составил каркас кастильского феодализма. В качестве другой его важнейшей составляющей, очевидно, следует рассматривать статус воинов-«servi», о котором подробно говорилось в третьем разделе настоящей книги. В специфических условиях Реконкисты обе рассмотренные модели, по-видимому, пересекаясь и сплетаясь в сложных конфигурациях, предопределили основные черты концепции кастильского вассалитета классического Средневековья.

Таким образом, с полной очевидностью перед нами предстают те «незнатные истоки вассалитета», о которых еще в середине XX столетия писал Ф.-Л. Гансхоф[1194] и которые в феодальный период определили структуру отношений в обществе, прежде всего в среде знати.

2. Аристократические черты статуса и образа жизни местного рыцарства

Все сказанное выше позволяет подойти к решению той проблемы, которая представляется наиболее фундаментальной: было ли местное рыцарство частью феодальной аристократии или лишь городской верхушкой, «аграрным патрициатом»? «Незнатные истоки» вассалитета, в систему которого оно было вовлечено, а также незнатные истоки самого рыцарства не позволяют дать отрицательный ответ. Все эти моменты следует признать закономерными и не отличающимися по своей природе от истории запиренейской знати. Более того, активная включенность рыцарства в вассально-сеньориальные связи для XIII в. есть скорее