себе и преследую собственные цели. И не буду прикрывать это слоями меда. Не буду обманывать себя, думая, что есть какая-то высшая цель. Не буду говорить, что мне снилась тысяча воронов, пожирающих солнце, или еще какую-нибудь подобную чушь.

Сади допила розовое вино и быстро налила себе еще бокал.

– Ради собственного возвеличивания я не стала бы делать и половины из того, что сделала ты. Это просто не стоит таких усилий. Я предпочла бы просто исчезнуть. Чтобы не быть обузой для всего мира. Я как перышко на ветру.

– А если этот ветер унесет тебя в канаву с изувеченными телами твоего свекра и брата?

Она провела пальцем по краю бокала.

– Я с этим смирюсь.

– Значит, не будешь сражаться с богами? Ты просто принимаешь их ужасный диктат. Да как ты смеешь просить меня противостоять им, когда сама не желаешь этого делать? Ты либо трусиха, либо ханжа, либо и то и другое.

– Я трусиха. Кева ненавидит это в моем характере. Я пыталась быть сильной, но ничего не выходит.

Она отодвинула бокал.

– Ты мне нравишься, Сади. Так жаль, что мы не можем быть подругами. Неприятно это говорить, но ты просто наживка, вот и все.

Сади в расстройстве схватила прядь своих волос.

– Он упрямее тебя. Если вынудишь его крепко задуматься, он поймет, что ты делаешь, и пожертвует мной, лишь бы тебя остановить.

– Пожертвует твоей жизнью, это да. Но я угрожаю тебе судьбой пострашнее смерти.

В юрту ворвался Пашанг. На лице у него была написана… не то чтобы вина. Он никогда не чувствовал себя виноватым. Скорее детский стыд. Так смотрят на мать, когда чем-то ее расстроят. Мне хотелось ударить его, чтобы стереть с лица это выражение.

– Ты нас прервал, – сказала я.

– Мне плевать. Я люблю тебя, Сира. И плевать мне, что об этом думают Спящая или Кровавая звезда. Я правда тебя люблю.

– А теперь ты меня смущаешь. Причем на глазах у нашей гостьи.

– Мне плевать. Может, йотриды и не такие романтики, как вы, силгизы, но я должен тебе сказать: твоя молитва о спасении матери осталась без ответа не потому, что я тебя не люблю. – Он стукнул себя по груди. – А если ты мне не веришь, это все их уловки.

– Уловки? – фыркнула я. – Значит, Кровавая звезда позволила моей матери погибнуть только для того, чтобы внушить мне, будто ты меня не любишь? Это похоже на уловку, к которой прибегнут боги?

Пашанг кивнул.

– Вообще-то да.

Я покачала головой, и по венам разлился яд.

– Если честно, мне все равно, любишь ты меня или нет. Я-то никогда тебя не любила. Ничуточки. Я лишь боялась потерять власть. И свою мать.

– Сира, ты всегда могла соединять звезды, держа меня за руку. Если это изменилось, то не из-за меня.

– Не важно, в чем причина. Я больше не могу на тебя положиться. И не приходи сюда без спроса.

Я указала на выход.

– Я твой муж, если ты забыла. Пусть я и не совершенство…

– Это мягко сказано.

– Но и ты тоже. Я привязан к тебе и к нашему пути. Если это не любовь…

– Не любовь. Как ты можешь быть таким тупым?

– Наверное, сейчас неподходящее время для этого разговора. – Пашанг засопел, но потом стал дышать спокойнее. – Но ты должна знать кое-что еще. Разведчик, который привез эту новость, загнал свою кобылу почти до смерти.

– Вряд ли может быть что-то хуже, чем ифрит, сжегший мою мать.

– У ворот Мервы стоит армия.

– Армия? Какая армия?

– Единственная армия, которая может появиться с востока. Кашанская.

Я закашлялась, в горле внезапно пересохло.

– Кашанцы издавна претендуют на Мерву. Наверное, решили захватить город, пока он ослабел.

– Или решили забрать все, включая Кандбаджар.

Я повернулась к Сади. Та водила пальцем по ковру и делала вид, будто не слушает.

– Пусть приходят, – сказала я. – С той минуты, когда мы покорили Кандбаджар, мы знали, что Сирм и Кашан только и мечтают, как бы расширить свои владения за счет Аланьи. Если мы не можем разгромить армию Селуков, то недостойны править.

Пашанг презрительно вздохнул.

– Кого волнует, чего мы достойны?

– Меня. Мы оба оказались негодными правителями и завоевателями. Все проще простого, Пашанг, так что дай мне это высказать. Порядок означает процветание. Процветающее государство может купить бомбарды и аркебузы. Бомбарды и аркебузы выигрывают сражения. Мы не справились с первыми же шагами в единственном городе, так с чего вдруг решили, будто заслужили победу?

– Я это знаю. Знаю, что ты презираешь образ действий силгизов и йотридов. Завоевывать и грабить, завоевывать и грабить. Но ты этого не изменишь, если нас сокрушит Кашан.

– Как я и сказала, пусть приходят. Мы встретим их на поле боя. Вы с Гокберком с этим разберетесь, вы же такие бравые воины. А мне нужно заняться другими проблемами.

– Султанша! – прокричал караульный снаружи. – Вы срочно нужны!

– Что еще теперь? – проворчала я, схватила посох и поковыляла наружу.

Я последовала за караульным в массивную куполообразную юрту целителя, раскинувшуюся под пальмами.

Несколько целителей собрались вокруг постели. На ней лежал человек с забинтованными глазами и стонал. Из глазниц стекала кровь. Я узнала черные волосы и тонкие усы: Маркос, стратег Базиля.

– Что с ним случилось?

– Выдавил собственные глаза, – ответил пожилой целитель.

Я вспомнила тот миг, когда Зедра выколола мне глаз, а я смотрела на себя сверху, будто душа моя воспарила над телом.

– Какой ужас. Но что он вообще здесь делает?

– Пришел через проход, – сказал йотрид с заплетенными в косички волосами. – Вот с этим. – Он вручил мне два свитка. На одном была восковая печать с симургом Селуков, а на другом печать Базиля с восемью ногами – символом Малака, одного из Двенадцати ангелов, как объяснила Селена. Крестейский герб явно изменился со времен гражданской войны, последовавшей за вознесением Базиля на небеса.

Я сунула оба свитка в карман. А потом опустилась на колени рядом с ложем, на котором корчился и стонал Маркос.

– Канхелос! – прокричал он. – Канхелос!

– Что он говорит? – спросила я. – Приведите Нору.

Что могло заставить его выдавить собственные глаза?

Через несколько минут пришла Нора. Прелестная девушка была в кафтане бронзового цвета с цветочной оторочкой. Достаточно тесном, чтобы очертить ее формы. Как по-аланийски.

– Скажи, о чем он говорит, – попросила я.

– Ангел, – перевела она. – Он призывает ангелов.

– Спроси его, почему он выдавил себе глаза.

Маркос содрогнулся и что-то пробормотал. Его руки затряслись.

– Он слишком долго на него смотрел, – перевела Нора.

– На кого?

Нора задала вопрос. Маркос что-то