Супруга-пленница вздрогнула. Она буквально слышала оскорбления, которые не произнесла вслух завидовавшая непонятно чему женщина, но именно эта бессмысленная злоба придала сил, и пришло осмысление, что за прошедшее время счастливой разлуки с похитителем не удалось сделать ничего для своего освобождения: Ириссэ не подружилась со слугами, не переманила их на свою сторону, хоть и намекала на королевское вознаграждение за помощь, но страх перед гневом господина оказался слишком силён; не смогла усыпить бдительность своих тюремщиков и разведать пути бегства из подземелья, не вышло даже завоевать достаточное доверие, чтобы получить позволение что-либо себе готовить — конечно, ведь неблагодарная змея обязательно отравит или опоит колдовским зельем всех жителей дома Эола!

А сын был ещё слишком мал и не мог постоять за мать, к тому же он был уверен благодаря рассказам слуг, что папа хороший.

Слова Ириссэ о злом опасном родителе ребёнка пугали, он начинал плакать, и тут же появлялись добрые дяди, которые говорили только хорошее, играли с мальчиком и угощали сладким. Чтобы не лишиться возможности видеть сына, пленнице-жене пришлось перестать «обижать» наследника хозяина дома.

— Мама! Ты плачешь? Почему?

Голосок сына встряхнул, Ириссэ начала судорожно вытирать слёзы, осознала, что лежит в постели, растрёпанная, в сорочке, книга, которая рядом, открыта на этой странице уже несколько дней…

— Всё хорошо, Майрил. Просто… папа приехал. Я от радости. Плачу.

***

Эльфийка вошла в мастерскую и, закрыв за собой дверь, остановилась.

— Соврёшь — отрежу кончик уха, — без малейшей тени фальши произнёс Эол, многозначительно рассматривая небольшие кусачки, зажатые в напряжённой руке. — Станешь притворяться — лишишься части соска. Умолчишь о чём-либо — укорочу оборочку между ног.

Сероволосая служанка покорно и радостно кивнула, мимолётным движением сбросила платье под ноги.

— Я ведь угрожал тебе, — хозяин дома посмотрел в серо-зелёные глаза с коричневой окоёмкой. — Тебе от этого весело?

— Меня пугает вопрос, — эльфийка в одно мгновение оказалась на коленях около сидевшего за столом господина, — пугает, что сомневаешься во мне! А угрозы не были угрозами, ведь я не собиралась врать.

— Но ты не договариваешь.

Серо-зелёные глаза в страхе расширились, метнулись к инструменту.

— Говори: что ты почувствовала, когда я позвал тебя, когда начал угрожать.

Служанка погладила бёдра Эола, любуясь, как переливаются штаны из тонкой тёмно-коричневой кожи с похожими на паутинку потёртостями.

— Я была счастлива, что господин решил уделить внимание мне, а не своей жене. А потом просто слушала приказы, уверенная, что мне нечего опасаться.

— Просто счастлива? А как же остальные чувства? Тёмные, злые, которые и приносят настоящее наслаждение?

Серо-зелёные глаза загорелись, однако в них отразилась тревога.

— Да, были другие чувства, но мне страшно…

Взгляд упал на кусачки, и эльфийка поняла, что боль от увечий всё же пугает сильнее, чем нелицеприятная откровенность. Эол одобрительно кивнул, мол, в правильном направлении смотришь.

— Я радовалась, что господин хочет меня, а не других, особенно, жену. Я завидую ей, хочу быть на её месте, надеюсь, что однажды стану супругой, а не прислугой, я ревную и не понимаю, за что господин любит эту женщину, которая совсем не ценит его внимание!

— Ты почувствовала себя победительницей?

— Да.

Эол отложил кусачки, осмотрел стол, заваленный чертежами и заготовками, которые лежали здесь уже не один год — всё время его отсутствия. С них смахивали пыль, но не двигали с места.

— Ложись в кровать.

Эльфийка подчинилась. Постель была узкой и жёсткой — служила для короткого редкого отдыха, если мастер не хотел прерывать какую-либо увлекательную работу, но короткий сон всё же требовался.

— Что ты чувствуешь, оказавшись не в той же кровати, где я провожу время с женой?

— Зависть, — зажалась от вынужденной, не красившей её откровенности служанка. — Я хочу, чтобы господин меня любил и баловал больше, чем жену.

Эол снисходительно заулыбался:

— Ожидаемо. Ничего нового.

— Это плохо? Мне страшно.

— Нет, это не плохо.

Взяв прочную эластичную верёвку, кузнец привязал запястья лежавшей на спине эльфийки к спинке кровати, критически осмотрел.

— Удобно?

— Да, кажется…

Внимательно рассмотрев служанку, хозяин оценил, что груди в таком положении стали заметно меньше, и решил — это не нравится ему. К тому же, связанные поднятые кисти оставляют слишком подвижным тело, а если стянуть локти, то голову придётся наклонять вперёд, и долго в таком положении вряд ли будет комфортно.

Распустив петли и узлы, Эол перевернул эльфийку на живот, начал связывать её руки за спиной, продвигаясь вверх, словно сплетая сеть.

— Боишься?

— Нет, просто не понимаю. От этого тревожно и хочется скорее начать…

— Удобно?

— Нет, но я привыкну!

Взяв длинные серые волосы служанки и соединив их с узором из верёвки, тем самым лишив эльфийку возможности свободно двигать головой, Эол снова перевернул на спину покорную собственность и, широко раздвинув её ноги, привязал лодыжки, лишив тело возможности не позволить в себя проникать.

— Доверие ко мне не позволяет тебе бояться неизвестности? — спросил очень серьёзно хозяин, и служанка не сразу решилась на ответ:

— Я уверяю себя, что мне нечего опасаться. Да, немного страшно, но я жду неописуемого наслаждения.

— Закрой глаза. Говори, что чувствуешь. Говори постоянно.

И лицо скрыла плотная чёрная ткань. В уши что-то вставили, все звуки разом стихли.

— Это так странно, — слыша только свой изменившийся голос, произнесла служанка.

Что-то сжало соски, и это были не пальцы.

— Приятно. Мне нравится.

На живот стали падать прохладные капли, скатываясь на бока. Ощущения обострились, кожа стала невыносимо чувствительной, до дрожи.

Кап. Кап. Кап-кап.

Влага бежит по груди, по рёбрам, по шее, бёдрам, соскальзывая в пах.

Кап. Кап-кап-кап.

— Это щекотно! Приятно и слишком… Слишком!

Капли стали падать между ног, стекая по щёлочке, что-то — явно не пальцы — стало пробираться между ягодиц, не проникая внутрь.

— Начинай, прошу! — взмолилась эльфийка, чувствуя прикосновения по всему телу. Это… что это? Кисточка? Сколько их? Пять? Больше? Но… как?

Плечи к груди притянуло нечто плотное. Ремень? Дышать стало труднее, кожа, и так невыносимо чувствительная, стала ещё острее ощущать абсолютно всё. Между ног появились лёгкие касания, чередовавшиеся с каплями, которые могли лишь возбудить, но не принести наслаждение, от сдавленных сосков по коже расползалось напряжение, хотелось скорее…

— Прошу! Начинай! Я сейчас загорюсь